Галерея Бахрама Багирзаде. Гюльджахан Гюльахмедова: «Помню Парапет, где бродила безумная жена Тагиева… а люди прятали от нее глаза…»

В своей Галерее легендарный «парень из Баку», в прошлом звезда азербайджанского КВН, а ныне актер, художник и бизнесмен Бахрам Багирзаде будет знакомить читателей нашего сайта с неизвестными сторонами известных личностей, историей нашего родного Баку, изысканной азербайджанской кухней, а также творчеством известных азербайджанских художников, архитекторов и прочих не менее замечательных людей.

Сегодня мы представляем воспоминания о родном Баку и друзьях известного режиссера Гюльджахан Гюльахмедовой-Мартыновой, которыми она поделилась по просьбе нашего  почетного галериста Бахрама Багирзаде.

ДРУЗЕЙ МОИХ ПРЕКРАСНЫЕ ЧЕРТЫ ПОЯВЯТСЯ И РАСТВОРЯТСЯ СНОВА…

Воспоминания, воспоминания… Они как сны наплывают неожиданно, и вот уже какие-то обрывки, эпизоды, как в старом черно-белом кино, проходят перед тобой с такой достоверностью, что снова, как тогда, много лет назад, ты проживаешь заново те тяжелые, и такие счастливые дни, когда близкие были с тобой, когда все еще были живы.

А теперь они приходят не спросясь в твои сны и воспоминания. Ты не хочешь впускать их, потому что очень больно встречаться и расставаться вновь. Обретать и терять. В моих воспоминаниях нет никакой последовательности. Так, черные и белые полосы моей жизни. Черных больше…

«Ты знаешь, – сказал он, – здесь было кладбище… Здесь лежат останки наших предков… Давай встанем и поклонимся им»

Мы присели на какой-то камень. «Ты знаешь, – сказал он, – здесь было кладбище… Здесь лежат останки наших предков… Давай встанем и поклонимся им». Мы так и сделали – встали и поклонились… И с тех пор с этим местом у меня связано какое-то щемящее чувство…

Помню булыжные мостовые, цокот копыт – это фаэтоны, на которых летом мы добирались на дачу в Бузовны. Это трамваи №2, №9, №11, карабкающиеся по Буйнакской улице мимо бань на Советскую.

Это престижный №3, который ходил от Баксовета мимо Бульвара к вокзалу, и №4, который шел от вокзала к Электротоку, и оттуда уже только один вагончик под №6 шел на Ленинскую фабрику. Он полз так лениво, что мы, дети, выходили собирать жалкие полевые цветочки и снова залезали в тот же самый вагон. Это серенькие особнячки, построенные еще Тагиевым для работников фабрики. Это звуки тара, под которые чей-то мужской голос выводил: «Меним тоюгум сарыдыр»…

Балконы, бакинские балконы – это вообще отдельная тема… Раньше балконы жили какой-то своей, особой жизнью. С балконов звучала музыка, разноязычная речь, смех детей, возгласы мужчин, играющих в нарды – «шеш-беш», «шеш-гоша»… Было ясно – в этом доме живут, живут люди разных национальностей и профессий, со своими радостями и горестями… А сегодня… сегодня балконы пусты, это мертвые балконы. И не понятно, живут ли в этом доме люди?..

У бакинской осени свой особый запах. Это запах пахнущих дымом баклажанов и пьянящий аромат инжирного варенья – бакинцы делают запасы на зиму… Сегодня круглый год баклажаны продаются на каждом углу, а инжирное варенье покупают в магазинах… А как раньше ждали Новруз байрам! Заранее к нему готовились, собирались родственники, соседи и пекли сладости. В каждом доме пахло пахлавой, бакинской пахлавой! Такую не готовили нигде и никогда… Со мной в институте учился Исмет Сафаралиев, который рос без отца. Жили они очень трудно, но на Байрам он всегда приглашал нас к себе домой, и стол ломился от сладостей, потому что его мама целый год экономила, откладывая на этот праздник по копеечке. А сейчас… Сейчас пахлаву можно купить в любом магазине круглый год. Это хорошо? Да, конечно!.. Если бы не было так грустно…

Балконы, бакинские балконы – это вообще отдельная тема… Раньше балконы жили какой-то своей, особой жизнью

А когда он замолкал, до нас долетала таинственная… непонятная… но такая прекрасная музыка – это на втором этаже на виолончели играл Леопольд Ростропович.

На улице Колодезной угол Почтовой и Физули все друг друга знали. Дружили, ссорились, мирились и снова ссорились, а в трудную минуту бросались на помощь и делились последним куском хлеба…

Корней своей семьи я не знаю. Самым старшим в нашей семье был дед, который переехал в Баку из Шемахи после землетрясения. Пока хватало средств, он кормил обедом всех нуждающихся земляков. А потом пришло горе… Дед с бабушкой одного за другим теряли своих сыновей – Гасан, окончил Петербургскую академию, врач, погиб в Сабирабаде, спасая людей во время холеры…

Отец мой, Шуаулла был в ссылке на Соловках (какое нежное имя у этого страшного места)… Инаят, расстрелян в 1937 году… Остался последний – опора и надежда – Ага-Гасым. Дед страшно тосковал – он был очень деятельным человеком и не находил себе места без дела. И вот, в один прекрасный день, по секрету от своего сына, который тогда уже был начальником мореходного училища, дед смастерил себе лоток, уложил на него папиросы, ириски, пряники и уселся у парадного входа.

Прохожие говорили: «Салам алейкум, Кярбалаи Кязым». Он отвечал на приветствие и предлагал свой товар. А они выворачивали карманы, показывая, что у них нет денег. «Не олар, – говорил дед, – гонагым ол», и раздавал папиросы взрослым, а детям сладости… К вечеру его лоток был пуст, пусты были и карманы… А дед усталый и довольный заходил домой… Он был при деле! Это продолжалось до тех пор, пока его не «застукал» сын Гасым. Состоялся серьезный разговор, и «бизнес» на этом закончился…

Я вспоминаю мою 132-ю школу напротив Баксовета, с балкона которого принимались парады и демонстрации трудящихся. Нам, школьникам, выдавали парусиновую обувь, брюки и юбки, и после демонстрации мы все лето в этом ходили. Мы были нарядны и красивы… Мы были счастливы! Всех педагогов я помню по именам. Они были строгие, но справедливые и… неподкупные. Впрочем, в те времена в моем Баку об этом не могло быть и речи…

В те времена в нашем городе ЧП было редкостью, да и слова такого тогда не было. И вдруг, на нашу школу стали совершаться набеги – это была шайка мальчишек-хулиганов с Советской улицы. Они появлялись неожиданно, лупили наших мальчишек, пугали девочек, наводя на всех ужас. Во главе этой группы был парень в коротких сапогах гармошкой, и за это мы прозвали его «Сапожки». «Сапожки!»… И все бросались врассыпную. Среди педагогов и родителей началась паника – девочек стали провожать и встречать из школы… Не помню, когда это кончилось, знаю точно – «жертв» не было…

«Вишни, вишни, сумпатишни, ароматишни, загранишни, для чайни, для варенья, для все»

Ну а дальше мои воспоминания возвращают меня назад, в 37-й, в страшные времена, когда в одну ночь опустела Колодезная улица – забрали самых лучших, талантливых, молодых. Отчима забрали с ними, и снова мы остались с клеймом «семья врага народа». И очереди, очереди с номерками на ладошках, чтобы передать родным махорку и сухари. И отчаяние, когда нам отвечали – «ваш выбыл». Мы, дети, уже знали, что это значит! И это тоже мой Баку – многострадальный Баку… Тяжкие времена… Но бакинцы работали, учились, влюблялись, женились, грустили и смеялись.

На углу Колодезной и Физули был продуктовый магазин Юсифа, а рядом с ним стояла будка сторожа. Он вылезал из нее только чтобы разогнать мальчишек, которые гоняли мяч, мешая ему спать… Как-то утром пришедший на работу Юсиф поднял шум – ни будки, ни сторожа на месте не оказалось. Начались поиски. Его нашли… на соседней Водовозной улице, куда ночью, вместе с будкой его перетащили мальчишки. Он проснулся и решил, что сошел с ума: «Джамаат, хардаям? – и, почему-то по-русски, – Караул!»… А около него уже собралась вся улица… И его нашли, и перенесли прямо с будкой на прежнее место…. На угол Колодезной и Физули, рядом с магазином Юсифа….. Ну а мальчишки… мальчишки ушли на войну…

К войне мы, подростки, отнеслись сначала не очень серьезно. 23 июня день моего рождения, а 22 началась война. Ко мне прибежала моя любимая подружка Анечка Зейналова и взволнованно сказала: «Что делать? Моя мама испекла для тебя пирог с повидлом, а теперь, пока война кончится, он же зачерствеет! Война же может продлиться целых три дня!» Глупые девчонки! Если бы мы знали, если бы мы знали… что война – это надолго. Это мучительные годы, это голод и потери, это похоронки… Женщины, получившие похоронки бежали в Крепость к Эт-ага. Он встречал их спокойно и говорил, что это – ошибка, что сын или муж живы и вернутся, только очень нескоро… Только надо верить и ждать… И беречь детей. Он говорил это всем до одной, будто перекладывая их боль на свои слабые плечи…

Я помню затемнение и мой Баку, залитый лунным светом, прекрасный и суровый, с заклеенными крест-накрест окнами. Опустевшие улицы и дежурившие у ворот и на крышах женщины, женщины которые днем работали на военных заводах и в госпиталях, и дети, которые с нетерпением ждали утра, чтобы побежать в очередь за хлебом по карточкам – 200 грамм на каждого члена семьи. Если повезет, по дороге домой можно съесть маленький довесочек… Дома делили эти граммы на завтрак, обед и ужин. Мы, дети, съедали все за один раз. А перед сном случалось чудо – у нас появлялся еще один маленький кусочек – это тетя отдавала нам свою порцию. Мы все понимали, но делали вид, что не замечаем этого…

В Баку в разгар войны открыли вечернюю школу для работающей молодежи, директором в ней был безногий Аркадий Моисеевич Фаерштейн – замечательный педагог, который жил там же, при школе. Вечером мы учились, а днем работали и помогали ухаживать за ранеными. По странному совпадению, один из военных госпиталей, в котором военным врачом служила моя мама, находился в консерватории, где я сейчас работаю. Мест в палатах не хватало, и раненые лежали на раскладушках, прямо на сцене… под органом – тяжело раненые обожженные мальчики… Мы, как могли, помогали им, и они благодарно улыбались нам одними глазами, а когда мы уходили, спрашивали нас еле слышно: «Завтра придете?» А завтра… Завтра многих из них уже не было… Сейчас они лежат рядами на малоухоженном бакинском кладбище, и посещают их… 9 мая…иногда… Это тоже мой Баку, военный Баку, со слезами на глазах.

И вдруг, на нашу школу стали совершаться набеги – это была шайка мальчишек-хулиганов с Советской улицы

P.S.: Они остались в Баку, в консерватории. Навсегда!..

В 1946 году в Баку открылся Азербайджанский государственный театральный институт – русский и азербайджанский секторы с факультетами актерским, театроведческим и режиссерским. Несколько маленьких аудиторий, маленький зал и библиотека. А преподаватели – талантливейшие режиссеры, актеры, театроведы – Тахмасиб, М. Мамедов, Туганов, Дж. Джафаров, Адиль Искендеров, Мудров, Фридолин, Алисолтанлы, Мусаев. Первый выпуск этого института, среди которых были и вернувшиеся с фронта Гусейн Аббасов и Исхак Ибрагимов и другие, пополнил профессиональными кадрами театры, телевидение, кино. Имена выпускников еще много лет украшали афиши и обложки книг нашего города…

Декады в Москве, гастроли, гастроли по районам Азербайджана, в больших театральных городах Закавказья, Украины, Белоруссии, Молдавии, Дагестана, Ингушетии, Прибалтики и далекой целины… И каждый раз после спектакля нас просили – расскажите о Бейбутове… Магомаеве… Расскажите о Гейдаре Алиеве… Какой он? И мы рассказывали… Мы понимали, что эти три имени были символом, визитной карточкой нашей республики, и гордились этим…

Баку, Баку… с его театрами. Я помню «Отелло» с Алескером Алекперовым, когда у входа в театр дежурила скорая помощь – он так играл, что в любую минуту могло отказать сердце. Это оперный театр, балет которого с восторгом принимали в Париже, это оперы «Шах Исмаил» и «Кероглы» с Бюль-Бюлем и Буниатзаде. Это ТЮЗ, на спектакли которого ходили не только дети, но и взрослые. Это театр оперетты с профессиональными дирижерами и режиссерами. Это филармония с блестящим Ниязи. Это гастроли великих дирижеров, концерты пианистов и скрипачей. Это джаз Рознера и наш Азгосджаз. Это наша гордость – талантливый ансамбль «Гая», известный всему Союзу…

Женщины, получившие похоронки бежали в Крепость к Эт-ага. Он встречал их спокойно и говорил, что это – ошибка, что сын или муж живы и вернутся, только очень нескоро… 

Мой дорогой театр – Бакинский русский драматический театр имени С.Вургуна. Я пришла туда прямо со студенческой скамьи, в театр с его традициями и высочайшими профессионалами, там еще берегли, уважали стариков и выдвигали талантливую молодежь. Я благодарна мастерам, режиссерам и актерам, которые приняли меня под свое крыло. Они не сюсюкали со мной, они были строги, иногда суровы.

Они учили меня, тыча носом в мои ошибки, но они открывали секреты своего мастерства… Мой театр – моя школа. Я училась у гримеров, костюмеров, рабочих сцены, электриков, которые служили в театре целыми династиями. Кстати, первые цветы на сцене я получила от МОП – младшего обслуживающего персонала.

В театре я обрела единомышленников, я обрела друзей… Ну и недругов, конечно.

Они не приняли меня демонстративно, не ходили на мои репетиции… Их можно было понять – что им могла дать девочка-режиссер? Я понимала, что просто обязана переломить ситуацию, завоевать их.

Они должны были понять, что я знаю и могу то, чего не знают и не могут они, что я могу поделиться с ними тем, что знаю… Это далось мне не скоро и с большим трудом. Но, слава Богу, я добилась этого. Пришло время, и они делали все, чтобы быть занятыми в моих спектаклях…

Я вспоминаю приезд на гастроли в Баку Евгения Леонова. Он был у меня в гостях, и перед отъездом я повела его на Тезе базар, тогда это еще был настоящий шумный, восточный базар. Леонов присел около закутанной в платок старой женщины, которая разложила свой товар на земле, и стал выбирать гранаты. Вдруг она закричала и стала наполнять гранатами его сумку. Сбежались соседи, а Леонов растерялся: «Что она делает, что говорит?» У себя в районе она видела вас по телевизору, она узнала вас и отдает гранаты даром… в подарок – перевели ему. Он поднялся на ноги, поцеловал ее темную сморщенную руку и сказал: «Если эта женщина узнала меня, значит я недаром жил». Клянусь, я видела слезы на его глазах…

Каждый раз после спектакля нас просили – расскажите о Бейбутове… Магомаеве… Расскажите о Гейдаре Алиеве…

Гюльджахан Гюльахмедова-Мартынова, режиссер