Участник фестиваля в Локарно Руфат Гасанов — о скейте Спайка Джонзи, хипстерах начала XX века и азербайджанской «новой волне»
БАКУ, 23 авг – 1NEWS.AZ
Единственным полнометражным фильмом с легким русским следом в конкурсной программе завершившегося фестиваля в Локарно стал «Хамелеон» — драма об эмиграции, снятая за десять тысяч евро двумя азербайджанцами, которым нет тридцати: режиссером регионального телевидения города Евлах Эльвином Адыгозелем и бывшим сотрудником нью-йоркского VBS.tv и московского «Дождя» Руфатом Гасановым, который рассказал «Афише» о своей жизни в Америке, Москве и Азербайджане.
— Вы жили в Баку, а потом оказались в Штатах. Как это произошло?
— Первый раз уехал в 15 лет по обмену. Год проучился в штате Пенсильвания и вернулся в Азербайджан. По условиям программы два года после учебы нельзя было уезжать из дома, и я от нечего делать поступил в Бакинский университет на факультет востоковедения, где необходимые пару лет изображал, что изучаю турецкий язык и литературу, но вообще-то ни черта не делал. Как только два года прошли, я сразу подал документы в несколько американских вузов. В три меня приняли, я выбрал Бейтс — престижный колледж в Новой Англии. Вообще-то я планировал заниматься международной политэкономикой, но среди выбранных предметов неожиданно оказался так называемый modern stage, история современной драмы от Чехова, Стриндберга, Ибсена и Беккета с Ионеско до самого Дэвида Мэмета. Руководитель курса был вылитый Энтони Хопкинс с почти что британским английским. Мне все это дико понравилось, и я решил: отчего не заняться театром? А потом у нас на театральном факультете стали усиленно развивать направление кино. У меня появился друг — турецкий синефил, с которым мы в усиленном темпе пожирали кино. Такая типичная обстановка американского колледжа: после занятий все заваливаются к кому-то в комнату и врубают раннего Вуди Аллена.
— Это не тот турецкий синефил, что придумал Mubi.com?
— Нет, фейсбук для киноманов, который в то время назывался Auters, основал Эфе Чакарель, но с ним мы тоже дружим — правда, в основном по переписке. А друга моего зовут Джем. Именно с ним я снял первую короткометражку «Форс-мажор». Мы сидели, смотрели «На грани безумия» Поланского, потом вдруг обернулись друг к другу и сказали: «Чувак, пора». Мы подошли к делу серьезно — например, наняли раскадровщицу, на которой Джем даже женился, потом развелся. Собрали денег на kickstarter.org, добавили своих и сняли семь минут за семь тысяч долларов. Снимали на границе с Канадой. Помню как сейчас: новогодняя ночь, снег и тишь, которую нарушают только вой волков и визг пилы — это мы пилим фанеру для декорации.
— Раз в Штатах было так здорово, почему ты вернулся в Баку?
— После съемок «Форс-мажора» кончились и деньги, и силы. Хотя я все равно не думал, что вернусь. Мне действительно было классно. Я жил в Бруклине — раю для режиссеров, которые еще не сняли кино, поэтов, которые не написали ни одного стихотворения, и музыкантов, у которых пока нет ни одной песни. Соберешься вечером в бар посмотреть американский футбол — а там все, от барменши до последнего алкоголика, обсуждают творческие планы. У Нила Геймана был рассказ о том, как он летит в Голливуд, где экранизируют его книжку, и ему говорят, что там у каждого за пазухой — нереализованный сценарий. Чтобы проверить, он идет к портье в гостинице, проникновенно спрашивает: «Ну как ваш сценарий?» — и получает ответ: «Откуда вы знаете?»
Для серьезных дел действительно надо переезжать в Лос-Анджелес. Но творческих личностей вроде меня там тысячи, как совершенно справедливо заметил Нил Гейман. С нами учился парень по имени Стив Латтанци — однозначно лучший на курсе актер, победитель всяких национальных театральных конкурсов и прочее. Знаешь, каково его главное достижение за пятилетку в LA? Эпизод в «Операции «Арго». Одна фраза, он страшно ею горд. В Америке, чтобы чего-то добиться, необходимо долго заниматься самой непретенциозной работой. Отличники с философских факультетов идут в секретари, официанты, и это нормально. Но мне не хотелось терять время. К тому же мы закончили университет в последний год правления Буша — эпоха Обамы началась с финансового кризиса, и с работой стало совсем туго.
— Тем не менее тебе удалось устроиться на телеканал, основанный владельцами журнала Vice.
— На VBS.tv я попал интерном. Занимался всем подряд — переводами, административной работой, был ассистентом на монтаже. Офис чем-то напоминал редакцию «Дождя» — тоже гигантское открытое пространство в помещении какой-то бывшей фабрики, никаких ячеек-кьюбиклов, масса молодежи в узких штанах.
— Сотрудники «Дождя» время от времени выезжают на велопрогулки с гендиректором Натальей Синдеевой — а какого рода тимбилдинг практикуют на VBS?
— Ну как-то раз я катался в парке на скейте со Спайком Джонзи, который там креативный директор. Не то чтоб мы были вдвоем — там была большая компания. Но в какой-то момент Спайк внезапно остановился, схватил свой скейт и убежал.
— И ты решил, что в Америке тебе делать больше нечего, и уехал в Москву работать на «Дожде»?
— Ну, до этого еще была летняя киношкола ВГИК в Азове. Они там снимали документальные фильмы на тему «Юг России. История и традиции». Я огляделся вокруг и снял документалку «Oh, Sortie!» про ростовский общественный туалет, который при советской власти устроили в бывшем «Подвале поэтов» — арт-кафе, где собирались хипстеры начала двадцатого века: Бабель, Шварц и Хлебников.
Потом я поехал в Москву, поучился на Высших курсах сценаристов и режиссеров, попал в Generation Campus и с работой, сделанной там, победил на фестивале 2-in-1. А потом устроился на «Дождь» режиссером промо. И все было здорово, пока я не отпросился на несколько дней — съездить в Баку, навестить семью. Там, выпивая с друзьями, случайно встретил товарища, которому рассказал о своих киноамбициях. И вдруг он просто дал нам денег. И мы решили снять «Хамелеон». Я написал начальству СМС: «Извините, я тут задержусь еще на месяц?» Снял фильм, вернулся, прихожу на «Дождь» как ни в чем не бывало: «Привет, ребята! Как дела?» А они мне: «Возьми зарплату за месяц и уматывай». В общем, я их понимаю.
Но судьба снова выручила — меня познакомили с Бакуром Бакурадзе и Юлией Мишкинене, они пригласили меня поработать к ним на студию, и я смонтировал фильм «Интимные места», с которым мы так удачно съездили на «Кинотавр».
— Новый фильм Бакурадзе «Генерал» тоже вы будете монтировать?
— Я не знаю, он пока не снят, но если Бакур предложит — я с восторгом возьмусь. Во-первых, монтаж — моя любимая работа. Во-вторых, у нас сложились отличные отношения. Он мне очень помогал с монтажом «Хамелеона», его можно назвать худруком нашего кино. Смотрим, например, сцену, и Бакур внушительно произносит: «Слушай, это кадр надо хэрить. Он пустой».
— Сколько вы с Эльвином делали фильм?
— Съемочный период длился вообще всего шесть дней.
— Главного героя-иммигранта вы одели, как Балабанов — кочегара в «Кочегаре»: во все свое.
— Да, рубашка в клеточку моя, узкие красные джинсы мои, даже конверсы мои. Конечно, человек, который приехал из-за границы продавать отчий дом, — мое альтер эго. Соавтор даже предлагал мне сыграть его самому, но это было бы неудобно: Эльвин ведь тоже взял себе роль — простого сельского парня, который помогает герою сделать в доме ремонт. В сценах, где мы участвовали оба, попросту было бы некому руководить процессом — у нас и так группа состояла из четверых человек. Оператор тоже появился в кадре — сыграл рабочего, на которого кричит застройщик. В остальных ролях — маляр, слесарь, инспектор сельского ДК.
— А второй главный герой — человек, похожий на молодого Роднянского, менеджер строительной компании, которому иммигрант продает дом на фоне строительного бума в родном краю?
— Вот он — театральный актер. У иммигранта — режиссерское образование, но сейчас он тоже играет в Театре русской драмы в Баку. Остальные — непрофессионалы.
— Расскажи о своем соавторе Эльвине Адыгозеле.
— Когда мы познакомились, я посмотрел его короткометражку и обалдел — насколько современно она выглядит. Потом разговорились о кино, и он такой: «Помнишь такой-то фильм — он еще побеждал в таком-то году в Сан-Себастьяне?» Он работал на евлахском телевидении, делал программу об авторском кино, а еще с помощью казенной аппаратуры снимал отличные безбюджетные короткометражки. Реально без денег, вообще! Ездил по маленьким селам, находил людей, объяснял: «Вот я тут снимаю кино, надо помочь». У него, например, есть потрясающий фильм «В тумане» — он его снял до Лозницы! — про старичка, работающего в сельской пивоварне, и его отношения с внуком. Герою под девяносто, он на работу ездит на велосипеде и взрослому внуку запрещает смотреть телевизор. В отличие от меня у Эльвина нет планов снимать за границей — он принципиально хочет остаться и работать в Азербайджане.
— Насколько вообще реально в Азербайджане спокойно заниматься творчеством?
— Ну мы же сняли кино, вот на фестиваль с ним съездили. Баку — дико богемный, европейский город, ты даже представить себе не можешь. Там в барах проходят поэтические слэмы, читают очень смелые стихи. Все мои друзья, приезжавшие в Баку, приятно удивлены. Проблема не в чьих-то кознях, а в рудиментах советского прошлого, которые засели в мозгах у старшего поколения. Стереотипы таковы: нельзя серьезное кино снять, скажем, на айфон, как Пак Чхан Ук. Если на фильм выделено меньше трехсот тысяч долларов, это какая-то самодеятельность. Если самодеятельность взяли на большой фестиваль — значит, авторы удачно закосили под западную конъюнктурщину. А кино — это группа из ста пятидесяти человек, кабель, который тянется через всю площадку, и вопли в мегафон. Иначе — преступление против искусства, неуважение к кинематографу. И к старшим, конечно, — Кубрик в гробу переворачивается. Кубрик в представлении бакинских киноведов с вгиковским образованием — вообще последний нормальный режиссер, нормальных живых уже не осталось. Но мы потихоньку берем свое. Вот мой друг Эльмар Иманов окончил киношколу в Кельне и за короткометражку «Качели гробовщика» («The Swing of The Coffin Maker») получил студенческий «Оскар». Мой товарищ Имам Гасан сейчас снимает дико смешное мокьюментари про пастуха из азербайджанской деревни, который мечтает купить голландскую корову, а местное население против. Наивно пока говорить о «новой волне» — но появилось довольно много дерзких ребят, которые мыслят наперекор старым штампам.
