Мансум Ибрагимов: «Джинсы и мини-юбки просто убьют мугам»
БАКУ, 1 окт – 1NEWS.AZ
Он великолепный ханендэ, любимый студентами учитель и не менее прекрасный глава семьи, отец четырех детей. Он человек, который абсолютно далек от сплетен и скандалов, человек, про которого я еще ни разу ни от кого не слышал ни одного (!) плохого слова.
Его интеллигентность вызывает дискомфорт, потому как при нем просто не можешь позволить себе некоторые вольности, что вполне приемлемо при других не менее именитых собеседниках. Итак, сегодня нашим гостем является народный артист Азербайджана профессор Мансум Ибрагимов.
– Cкажите честно, много народу до сих пор путает бывшую консерваторию с нынешней?
– Да, увы, несмотря на то, что прошло уже десять лет с момента создания Национальной консерватории и переименования старой консерватории в Бакинскую музыкальную академию, надо признать, что под названием «консерватория» многие воспринимают нынешнюю музыкальной академию. И только когда говоришь «национальная консерватория», спрашивают: «где она находится?»
– И десять лет не утихают страсти по поводу того, что отделять национальную консерваторию не стоило…
– Нет, что вы – очень даже стоило! Ведь в старой консерватории национальная музыка была как бы одним из отделов того музыкального учреждения. Не было отдельных классов национального вокала, нагары, канона балабана, уда и других музыкальных инструментов. Класс национального вокала нам просто был необходим! Послушайте, какие мелизмы были у Бюльбюля, Рашида Бейбутова. Этому невозможно научиться в классе эстрадного или оперного пения.
– Вы вспомнили Бейбутова, а я фильм «Бахтияр» с его участием. И знаменитую фразу одного из членов комиссии: «Он не нефтяник, он ханендэ!» В реальной жизни возможно, будучи профессионалом в другой отрасли, стать настоящим ханендэ?
– Очень даже реально! Как Тейар Байрамов, например. Еще десять лет назад он был юристом, работал секретарем в суде. Ко мне обратилась его мама, которая сказала, что ей просто жалко, что, имея такой хороший голос, Тейар не занимается музыкой профессионально. Я послушал Тейара и убедился в том, что у него действительно прекрасный голос. Но я ему сказал, что если он хочет стать профессиональным ханендэ, должен бросить все остальные дела и заниматься исключительно музыкой. Тейар ответил, что готов пойти на это. В результате уже через два года он занял первое место на Первом республиканском конкурсе мугама! А в 2009 году получил Гран-при Первого международного конкурса мугама! А это все равно, что стать олимпийским чемпионом среди исполнителей. Затем стал солистом Театра опери и балета. Теперь вместе со мной преподает в Национальной консерватории. А если бы остался работать юристом, был бы одним из многих юристов. Теперь же он один из самых известных ханендэ.
– Настоящий журналист должен быть узнаваем по статьям, по подписи, а не по количеству мельканий в эфире. А настоящий певец? Его должны знать в лицо или по голосу?
– Безусловно, по голосу. Меня радует, что меня чаще узнают по голосу, нежели в лицо. Ведь если запоминают по голосу, значит, твое исполнение слушают неоднократно. Я никогда не стремился чаще светиться в эфире для того, чтобы получать какие-то звания, или же почаще быть приглашенным на свадьбы.
– А когда вам имя начало приносить реальные деньги?
– Наверное, лет через десять после того, как я начал петь. Не раньше.
– Вы куда-то вкладываете заработанное. Есть какой-нибудь бизнес, ведь рано или поздно с пением нужно будет завязывать?
– Да, я сам это понимаю, но, честное слово, бизнес – это не для меня. Я никогда не смогу заниматься торговлей! Просто не получается, ну не мое это. Я мог бы быть даже врачом-хирургом, но ни в коем случае торговцем.
– Неужели никогда ничего не продавали?
– Нет, продавал, конечно. Машину свою, например. Но лучше бы я этого не делал. (Смеется) Я ее продал за сумму гораздо меньшую, чем можно было за нее выручить.
– Как известно, Меджнуну не так много лет. 1 октября вам исполнится 53 года. Как вы думаете, 53-летний Меджнун – это не слишком?
– По правде говоря, есть 20-летние, молодые вроде бы люди, которые духовно уже перевалили за 70. Любой вышедший на сцену в облике Меджнуна или Лейли человек, независимо от возраста, может не справиться с возложенной на него ответственностью. Многие исполняют эти роли, но не запоминаются. Это зависит от степени вживления в образ. В театре есть исполнители всех возрастных групп. Зритель ходит на спектакли того, кого приемлет. Знаете, это крайне ответственное дело. Каждый раз, выходя на сцену, чувствую себя словно на испытании перед душами авторов этого произведения – гениальных Мухаммеда Физули и Узеира Гаджибейли. Самое главное – большинство зрителей молодые люди. И если им импонирует именно такой Меджнун, значит, он еще не постарел.
– Вы очень тактичный, неконфликтный человек. К тому же у вас прекрасное чувство стиля, вы отлично водите машину – в общем, как ни крути, – чересчур положительный. А сам Мансум Ибрагимов может назвать свою отрицательную черту?
– Не знаю. (Смеется) Наверное, все-таки нетерпеливость. Хотя многие говорят, что поражаются моему терпению, я сам считаю себя очень нетерпеливым и полагаю, что нужно это исправлять.
– В обычной жизни вы всегда идете в ногу со временем – это видно и по одежде, и по автомобилю, и по мобильному телефону. Может, исполнители мугама и на сцене должны выглядеть как-то посовременнее? Например, мужчины могли б выйти на сцену в джинсах, женщины – в мини-юбках или брюках. И те, и другие могли бы быть с пирсингом или тату.
– Ни в коем случае! Можно экспериментировать с самим мугамным исполнением – как это делает, к примеру, Алим Гасымов, у которого это прекрасно получается, можно выйти на сцену во фраке, с бабочкой, как это сделал я, когда исполнял мугам с зарубежным симфоническим оркестром. Но вот позволять себе такие вольности, как джинсы или мини-юбка, – это просто убьет мугам, похоронит весь его национальный колорит.
– Практически нет такого взрослого, который бы не ностальгировал по детству, по школьным годам. Что вы помните о том периоде, когда не учили, а учились, я имею ввиду школьные годы?
– О школьных годах у меня остались очень теплые воспоминания, и некоторые из них сейчас, безусловно, вызывают улыбку. Я учился в одной из средних школ Агдамского района, и мы смотрели на учителей как на святых и на людей, которые просто не могут быть такими простыми смертными, как все остальные. Мы думали, что они вообще не кушают, не пьют даже воду, не говоря уже об алкоголе. Я, например, был в шоке и целый день не мог прийти в себя, когда увидел, как учитель покушал печенье с чаем! Я уже не говорю о том, что мы даже в мыслях не допускали, что учителя тоже ходят в туалет! Кроме того, очень любил конкурсы самодеятельности и олимпиады, в которых часто участвовал и пару раз даже побеждал. Очень запомнился и день, когда нас приняли в пионеры, я весь день не снимал красный галстук и только ночью, ложась спать, развязал его.
А вот с учебниками была большая напряженка – часто у нас был один учебник на троих-четверых. Но мы делили учебники без всяких споров и драк. Да и споры, если и возникали, то как-то быстро затухали – поругавшиеся сегодня дети завтра уже сидели за одной партой. Атмосфера в классах, да и во всей школе в целом, была очень дружной, и практически не было такого ученика, который не хотел бы идти в школу, даже если он плохо учился.
– Что всплывает перед вашими глазами в первую очередь, когда упоминается Агдам? Какой мугам вы посвятили бы Агдаму?
– В первую очередь, естественно, вспоминается детство, тот же школьный период, то, что голосом своим я обязан Карабаху. Правда, в Азербайджане прекрасен каждый уголок, везде есть талантливые люди. Но мне кажется, что, родись я в другом регионе, такого прекрасного голоса у меня бы не было. Я обязан этой земле своим нынешним положением в обществе. Я – частичка этой земли, которая вечно притягивает меня. Карабах – наша гордость, наш певучий голос, наше дыхание. У Азербайджана нет будущего без Карабаха. Уверен, мы вернем себе Карабах. Другого пути нет. Мы не можем оставить тяжелейшую проблему в наследство своим детям. Знаю, что это – главное желание каждого гражданина нашей страны. Но для родившихся на этой земле это особое, тяжелое горе. Мне очень тяжело, горестно от того, что не могу побывать на родной земле. Вижу ее только во сне. Уверен, мы освободим эти территории, и я исполню там Qarabağ şikəstəsi.
Газета The New Baku Post
