Город моей молодости. Нури Ахмедов: «Наши отношения строились по негласным законам уличного кодекса чести…» - ФОТО

13:32 - 05 / 12 / 2013

В своей Галерее легендарный «парень из Баку», в прошлом звезда азербайджанского КВН, а ныне актер, художник и бизнесмен Бахрам Багирзаде продолжает знакомить читателей нашего сайта с историей нашего замечательного города.

Сегодня мы представляем воспоминания о родном Баку известного азербайджанского бизнесмена, основателя Бакинского Джаз-центра Нури Ахмедова.

БЕСЦЕННАЯ СВЯЗЬ ВРЕМЕН...

Моего прошлого уже нет, но его можно извлекать из памяти как файлы, и строить из этого призрачного материала некое сооружение. Чем я сейчас и занимаюсь. Что из этого получится – не знаю… Но думаю, что для людей всегда интересны другие люди, их жизнь, их судьба. Вот и мне захотелось посмотреть на свое прошлое как бы со стороны…

Конечно, я был бы рад снова вернуться в тот Баку, который до сих пор не перестаю любить, ведь я буду искать в нем город моей юности. Правда, уже нет тех домов, нет многих людей, которых я помню, а главное – нет тех отношений, которые тогда нас объединяли на бакинских улицах. Мы все были друг другу родными… Но в прошлое, к сожалению, вернуться нельзя, так что я могу вернуться в мой Баку только в своих воспоминаниях…

В нашем доме жили несколько красивых девочек, и тех ребят, которые их провожали, мы «учили» всем двором, чтобы впредь им было неповадно появляться в нашем квартале

Я – бакинец, волею случая родившийся в Тбилиси. Дело в том, что моего отца после окончания Московской партийной школы назначили начальником политического отдела Азербайджанской железной дороги. Но в конце 41-го года Сталин объединил железные дороги всего Закавказья в единую Закавказскую железную дорогу с центром в Тбилиси, и назначил Мжаванадзе начальником, а папа стал его заместителем и одновременно начальником политотдела. В Тбилиси мои родители переехали в марте 42-го года, я родился в июне, а в августе Сталин расформировал Закавказскую железную дорогу, и мы вернулись в Баку. Так что я родился и прожил в Тбилиси только три месяца, но отметка в паспорте осталась навсегда.

Мы жили в центре Баку, недалеко от оперного театра. Двор у нас был довольно большой, густонаселенный детьми, в основном мальчишками. Нас было человек пятнадцать сверстников, и мы с утра до вечера играли в совершенно забытые сейчас игры – отмерной, альчики и, конечно же, всеми любимый футбол. Наши отношения строились по негласным законам уличного кодекса чести, и эти принципы мы постоянно отстаивали в драках. Причем, спровоцировать драку могло любое, самое обыкновенное событие. В нашем доме жили несколько красивых девочек, и тех ребят, которые их провожали, мы «учили» всем двором, чтобы впредь им было неповадно появляться в нашем квартале. Отдельную главу нашей беспокойной жизни составляли постоянные разборки с «крепостными» и «форумскими» ребятами, жившими в районе кинотеатра «Форум», на месте которого сейчас находится знаменитый дом Кара Караева.

Когда мы стали старше, к нашим дворовым интересам прибавились школьные. Количество и география драк значительно расширилась, и мы, помимо драк двор на двор, стали участвовать в драках школа на школу. Мальчишки из моей родной школы № 160 были постоянными участниками конфликтов с 6-й, 133-й и 1-й, так называемой «багировской», школами. На нас не повлияло даже то, что в шестом классе нас объединили с девочками, и жизнь стала намного веселее. Мы продолжали драться, много и упорно, хотя многие из нас к этому времени уже занимались каким-нибудь видом спорта. Надо сказать, что в то время влечение к спорту было весьма оправданно. В тринадцать-четырнадцать лет в тебе начинает бушевать такое количество энергии, что ты не знаешь, куда ее девать. Но моему поколению повезло – это прекрасно знали и понимали наши родители и педагоги.

Однажды мой папа проезжал на машине, и совершенно случайно увидел, как я с другими ребятами дерусь двор на двор. На следующий день, когда я пришел из школы и пообедал, он мне сказал: «Идем со мной». И мы поехали в «Динамо». Это было элитное спортивное общество, где тренировались сотрудники милиции и КГБ и многие знаменитые азербайджанские спортсмены. Папа подошел к известному на весь город директору «Динамо» Арунову и попросил записать меня на самый тяжелый вид спорта, чтобы у меня не было ни времени, ни сил на дворовые разборки. В этот момент из какой-то двери выскочил молодой симпатичный человек небольшого роста с очень смешными ушами, похожими на Чебурашкины. Этот парень оказался чемпионом мира по борьбе, и Арунов тут же направил меня в его группу.

О том, чтобы отказаться или возразить отцу, даже речи не было. Это с мамой мы иногда еще могли поспорить, но слово папы, которого мы бесконечно любили и уважали, было для нас законом. Кроме того, мы преклонялись перед нашими борцами, которые были чемпионами мира и Европы – Сулеймановым, Ибрагимовым, Мамедбековым. Какой же мальчишка не мечтает о подобном титуле? Да и вообще, в то время интерес к таким зрелищным видам спорта, как футбол, баскетбол, волейбол, бокс, был колоссальный. Словом, я занимался борьбой почти год.

Однажды, когда я как обычно шел на тренировку, меня остановил Александр Федорович Князев, тренер по баскетболу:

– Ты куда? – спросил он меня резко.

– На тренировку, – ответил я.

– Какая еще тренировка?

– У борцов…

– А сколько тебе лет?

– Четырнадцать…

– Ты давай, после тренировки приходи к нам. Мы тут внизу в баскетбол играем. Придешь, посмотришь…

Так я попал к Князеву и настолько втянулся в этот вид спорта, что прозанимался двадцать лет. Я играл за «Динамо», сборную республики, потом даже немного занимался судейством.

В тринадцать-четырнадцать лет в тебе начинает бушевать такое количество энергии, что ты не знаешь, куда ее девать

Мой папа на протяжении всей своей жизни занимал самые разные ответственные должности, но при этом он был очень добрым и теплым человеком. Стоило кому-то пообщаться с ним пару раз, и он прикипал к нему намертво, поэтому друзей у папы было очень много. Где бы он ни работал, сотрудники его обожали и уважали, и работали, как говорится, не за страх, а за совесть. За всю жизнь он не выгнал с работы ни одного человека, мог быть строгим и требовательным, но чтобы кого-то оскорбить или обидеть – это было исключено. Когда к власти пришел Хрущев, отец не одобрял многие его действия. И хотя папа сам неоднократно рассказывал маме, о том, что творилось в сталинские времена, он был категорически против выступления Хрущева на ХХ съезде. Папа считал, что такое резкое изменение мировоззрения у людей приведет к глубоким и непредсказуемым последствиям.

Все надо делать осторожно, и переход от одного психологического состояния к другому должен быть плавным и постепенным. В итоге все так и получилось – это потрясение от развенчания культа личности Сталина очень плохо повлияло на людей, и они уже не верили Хрущеву, его «семилетке», лозунгу «Догнать и перегнать Америку». Может быть, именно тогда появился лжепатриотизм, и произошла подмена понятий, потому что в сталинские времена, несмотря на то, что у многих людей близкие или друзья были расстреляны или сидели по тюрьмам, патриотизм был искренним. Тем более что после войны советские люди видели, как год от года улучшалась жизнь, как в марте каждого года происходило понижение цен, как отменили карточки.

Страна быстро выходила из кризиса и разрухи, и жить на самом деле становилось легче и веселее, хотя все мы, в общем-то, жили очень аскетично и скромно, даже такие благополучные семьи, как наша. У папы, например, всю жизнь была правительственная машина, но невозможно было себе даже представить, чтобы папина машина подвозила меня к школе или обслуживала семью! Моя мама, будучи женой мэра, ездила на базар на троллейбусе, и так же возвращалась обратно с нагруженными сумками. И самое интересное, что она встречала в том же троллейбусе точно таких же женщин, жен ответственных работников, некоторые из которых были даже рангом повыше.

Несмотря на свою занятость, папа любил устраивать застолья для своих друзей, а в летнее время, когда мы выезжали на дачу, он помогал нам ставить детские спектакли. Нас собиралось человек десять детей – нас три брата, наши двоюродные братья и сестры, и мы соревновались, кто лучше споет, станцует или расскажет стишок. А когда папе привозили деревенское вино, он тут же всех обзванивал: «Приезжайте в воскресенье на дачу. Я вас угощу шашлыком с деревенским вином». Папа великолепно готовил. В свое время, когда женился на маме, именно он научил ее готовить плов. Мне, к сожалению, этот талант не передался.

Все надо делать осторожно, и переход от одного психологического состояния к другому должен быть плавным и постепенным

Папы не стало, когда мне было двадцать два года, и я начал строить свою жизнь самостоятельно. В то время всего можно было добиться благодаря своим знаниям. Естественно, был в Баку и протекционизм, но не в такой форме как сейчас. Я прекрасно помню, как в школах отстающих учеников педагоги оставляли на дополнительные занятия. И потом, был объективный отсев! В моем классе, например, каждый год оставляли по два-три человека на второй год. Уже позже, когда я учился в Политехническом институте, мы смотрели на тех, кто учился в педагогическом, с большим уважением, к ним даже отношение было чуть-чуть выше, чем к остальным студентам. А сейчас почтительное отношение к педагогической профессии осталось в прошлом. Но винить в этом только педагогов нельзя, потому что такая же ответственность лежит и на родителях, которые «финансируют» хорошие отметки своих детей.

Не секрет, что впоследствии эти дети вырастают с мыслью, что все можно решить с помощью денег. Это очень сложная проблема, которая своими корнями уходит не только в недостатки образовательной системы, но и связана с серьезными пробелами в современном домашнем воспитании детей.

В Германии, например, домохозяйка, которая воспитала своих детей, получает пенсию как государственный служащий. В наше время домашнее воспитание было намного лучше, а сейчас оно практически исчезает. Современные дети, даже из благополучных семей, не все, но большинство, стали просто домашними беспризорниками. С утра все разбегаются по своим делам и работам, а вечерами ребенок, сидя за компьютером, существует в другом мире, а в каком – родители не знают, потому что им некогда знать. У них параллельное существование в разных комнатах одной квартиры. Что читает подросток, чем там забавляется, с кем общается в чатах и социальных сетях, мамам и папам неизвестно. И поэтому он при живых родителях беспризорный, с бесполезными мыслями, вбитыми в голову кем-то другим.

Мать перестает чувствовать своего ребенка, и он сразу же это считывает. Такие заброшенные в моральном и нравственном смысле дети становятся благодатной почвой для вовлечения в ужасные вещи типа наркомании и пьянства. Ведь ребенок – это пластилин, притом очень доверчивый и чувствительный. Пройдут годы, и это поколение, выросшее без контроля, без ощущения теплого, родного дома, станет точно так же воспитывать и своих детей, и связь времен прервется.

Папы не стало, когда мне было двадцать два года, и я начал строить свою жизнь самостоятельно

Нас же в детстве постоянно контролировали и мама, и папа, не говоря уже о школе. Когда мы, играя во дворе, вдруг куда-то сбегали, мама каким-то невероятным образом узнавала об этом до того, как мы возвращались обратно. Я уже не говорю о том, что мы с ранних лет впитали невероятное уважение к старшим. Сколько раз так бывало, что в самый разгар очередной нашей потасовки вдруг выходил какой-нибудь старик, и стоило ему на нас прикрикнуть, мы тут же разбегались, и не потому, что мы его боялись, а потому, что уважали слово старшего. И это были плоды домашнего воспитания! Да разве я мог позволить себе в пятнадцать лет идти по улице с сигаретой? Первый же прохожий мгновенно сделал бы мне замечание! В нас воспитывали совершенно другие ценности и ориентиры – мы хотели быть учеными, фотографами, инженерами, врачами, да неважно кем, лишь бы быть хорошими специалистами. Когда я окончил школу, первое, что сделал мой отец, устроил меня рабочим на стройку. И это не было исключением – так поступали многие!

Годы моей молодости, пожалуй, лучшие годы в моей жизни, по крайней мере, самые значимые и памятные. Во-первых, потому, что тогда я был полон сил, задора и больших жизненных планов. Во-вторых, потому, что встретил интересных людей, многие из которых стали моими друзьями. Тогда мы были людьми одной крови, независимо от национальности или вероисповедания. Да что говорить, если я только в десятом классе узнал, что наш староста Юлик Гусман еврей по национальности!

Ну и, в-третьих, и это едва ли не самое главное – именно в ранней юности я впервые услышал по радио джазовую музыку и навсегда в нее влюбился. Слово «джаз» притягивало нас, как магнит, это было очень интересное время.

В конце 50-х – начале 60-х в джазе, после долгих лет запрета, наступила оттепель, включая такие международные события, как джазовый конкурс на Всемирном фестивале молодежи. Однако в Баку в этом отношении мало что изменилось. Правда, кое-где на танцах – в Бакпорте на Баилово, в клубе со смешным названием Заготзерно и в кинотеатрах играли джазовые составы, а среди любителей вместо «ребер», то есть самодельных пластинок на рентгеновских снимках, стали появляться «фирменные» долгоиграющие пластинки. Но настоящий живой джаз услышать было практически негде. Концерты приезжих джазменов были большой редкостью, а до Бакинского джаз-фестиваля должен был пройти еще не один год… И мы с жадностью ловили разные «голоса». Помню, как заслушивался передачами замечательного Виктора Сильвестра, который вел изумительные передачи про джаз. Запретный плод сладок… Играть джаз я не пробовал, хотя проучился в музыкальной школе до четвертого класса. Позже, когда у меня появилась возможность, я стал покупать американские пластинки, которые стоили половину моей зарплаты. Но зато, какое это было счастье, когда у меня собирались мои товарищи, и мы все вечера напролет снова и снова до одурения слушали новые записи.

Конец 50-х-начало 60-х… В то время самыми популярными бакинскими персонажами были стиляги. Я и сам немного стиляжничал, носил зеленые узкие брюки-дудочки, взбитый кок, яркий галстук… Однажды из-за моего внешнего вида со мной произошел интересный случай. В филармонии на летней площадке должен был состояться концерт знаменитого джазового музыканта Макса Грегера. У меня было два билета, и мы с товарищем отправились на концерт. Его пропустили, а меня остановили комсомольские дружинники. Завели в какую-то комнату и стали спрашивать имя, фамилию, где живу, телефон, кто мои родители, в какой школе учусь, а я тогда был в девятом классе. Словом, после строгого допроса они записали все мои данные и выгнали меня из филармонии. Настроение было хуже некуда – я боялся, что у папы из-за меня будут неприятности, что напишут в мою школу. Убитый этими грустными мыслями, я пошел вниз. Рядом со зданием горкома партии я увидел огромное дерево, которое и сейчас там растет. Смотрю, на его толстых ветвях сидят три-четыре парня и смотрят концерт. Что делать? Я тоже полез. Тогда концерты шли по два часа без перерыва, и все это время я просидел на дереве, куда потом залезло еще несколько человек.

Пройдут годы, и это поколение, выросшее без контроля, без ощущения теплого, родного дома, станет точно так же воспитывать и своих детей, и связь времен прервется

В то время каждый институт устраивал студенческие вечера. Именно тогда на весь Баку гремели знаменитые консерваторские «капустники», вечера в АЗИ и Политехе, а в самом начале 60-х годов на площади перед театром Азербайджанской драмы появилось первое молодежное кафе «Арзу». Будучи активистом комсомольской организации Политехнического института, я принимал самое непосредственное участие в его создании. А потом во Дворце бракосочетаний заработал молодежный клуб, где проводились вечера, на которых читали стихи, играли джаз… Помню, как в кафе «Арзу» впервые выступила совсем еще молоденькая и очень стеснительная Флора Керимова. Надо сказать, что при всем моем ажиотажном отношении к джазу, я через всю жизнь пронес любовь к мугаму и азербайджанской музыке, которую мне привили родители. На сегодняшний день у меня, не побоюсь показаться нескромным, одна из лучших в городе коллекций джазовой и азербайджанской музыки. Бесподобное, гениальное исполнительское искусство Бюль-Бюля, Шовкет Алекперовой, Рашида Бейбутова ни с чем нельзя сравнить! Их голоса до сих пор остаются непревзойденными!

В смутное время начала 90-х годов у Шовкет ханум было 70-летие. Я тогда работал директором колледжа связи, и кто-то из ребят мне сказал, что никто не справил ее юбилей. Меня это настолько потрясло, что я предложил организовать юбилейный вечер в нашем колледже. Шовкет ханум была очень тронута, даже расплакалась, и самое главное - с ней на этот незабываемый вечер пришло немало детей и молодежи. Потом оказалось, что это ее ученики, которых она находила во время своих гастролей по районам Азербайджана. Она всегда отбирала талантливых детей, привозила их в Баку и устраивала их дальнейшую судьбу. Очень многие наши музыканты своим началом обязаны именно ей, гениальной Шовкет Алекперовой…

На самой знаменитой бакинской улице Торговой мною была стерта не одна пара обуви. Это были не просто прогулки и общение, это был особый образ жизни. Мой папа все время говорил: «Ну что это такое? Ходите по одному и тому же маршруту по три-четыре раза. Хоть бы девушку взял под руку, это бы я понял…» Но нам это было интересно! У каждого была своя компания, свои увлечения и даже свои легендарные личности, которых помнят и знают все бакинцы. Ведь на Торговой собиралась не только молодежь! На вечернем променаде можно было увидеть Гейдара Алиевича Алиева с супругой, тогдашнего Председателя Президиума Верховного совета Азербайджана Искендерова, Ниязи, Муслима Магомаева, известных футболистов, а также многих наших знаменитых артистов, композиторов, музыкантов, писателей, словом, весь цвет бакинской интеллигенции.

Да что говорить, если я только в десятом классе узнал, что наш староста Юлик Гусман еврей по национальности!

Любая необычная история, которая происходила в городе, тут же облетала всю Торговую. Помню, как Мурад Ягизаров нокаутировал одного мерзавца. Он шел со своей девушкой, и вдруг кто-то из проходивших мимо парней сказал в ее адрес что-то оскорбительное. А мы с товарищами как раз в это момент оказались поблизости. Я увидел, как они сначала стали что-то выяснять, но, видно, разговор ни к чему хорошему не привел, и Мурад так его звезданул, что тот рухнул, как подкошенный… Однажды и я стал героем дня, но здесь есть своя предыстория…

В 1958 году Хрущев передал все государственные машины в продажу населению, и простые люди, буквально за копейки, могли купить себе автомобиль. В Баку эти машины продавали на стадионе им. Сталина (сейчас стадион им. Тофика Бахрамова). Как только мы об этом узнали, сразу же стали уговаривать сначала маму, а потом уже и папу. В конце концов, папа сдался и выделил нам определенную сумму денег, но добавил, чтобы больше у него не просили. И в один день мы с папиным водителем, дядей Сашей, отправились выбирать машину. В результате долгих и скрупулезных поисков мы, наконец, купили довольно потрепанную белую «Победу». Счастью моему не было предела, но машину еще надо было довести до рабочего состояния. Папа договорился с одним мастером, который в течение полугода приходил к нам после работы, и мы по нескольку часов с ним вкалывали. Я изучил мотор «Победы» наизусть, до последнего винтика, и мог разбирать его с закрытыми глазами.

Не знаю почему, но однажды ночью мне что-то стукнуло в голову. Я вышел из дома, выехал со двора, около 8-й школы въехал на тротуар, проехал под аркой оперного театра и резко затормозил, оставив на асфальте следы от покрышек. После чего спокойненько вернулся домой и заснул… На следующий день по Торговой невозможно было пройти, потому что каждый меня останавливал и спрашивал: «Это твои покрышки около оперного?» Дошло до того, что директор театра вытащил на улицу всех уборщиц, и они безуспешно пытались отскрести эти черные полосы. Фактически, так получилось, что я еще на сто метров продлил Торговую, потому что весь поток людей проходил еще полквартала, чтобы только посмотреть на эти следы…

На вечернем променаде можно было увидеть Гейдара Алиевича Алиева с супругой, тогдашнего Председателя Президиума Верховного совета Азербайджана Искендерова, Ниязи, Муслима Магомаева, известных футболистов

Прошло несколько лет, я уже учился в Политехническом. На одной из комсомольских конференций меня должны были выбирать в бюро института. Шло обсуждение, и вдруг встает один человек и говорит: «Его нельзя избирать, потому что он автохулиган. Это он оставил черные следы около оперного театра». Я поразился, ведь прошло уже четыре года, а этот человек до сих пор помнит ту историю!

В то время не только такие, в общем-то, безобидные и веселые истории тут же становились всем известны. Еще быстрее облетали город случаи недостойного, позорного поведения, и такому человеку могли не подать руки на улице. Он выбывал из общества надолго, если не навсегда… Я помню несколько таких историй, произошедших с очень известными, солидными людьми, которые бесчестно поступили со своими друзьями. С ними просто переставали общаться, а порой при встрече даже отворачивались. И каждый из нас знал, что если он позволит себе что-либо подобное, и все об этом узнают, его мгновенно вычеркнут из списка друзей и знакомых. Причем, это касалось не только ребят, но и девушек. Не дай Бог, если на улице кто-то узнавал о ее недостойном поведении… Это сейчас все запросто, и этого мой мозг осилить не может! Я не понимаю и не принимаю такого лицемерия и предательства! Сейчас, к сожалению, у морали нет границ, и если не заняться этим вопросом самым серьезным образом, ничего хорошего нас не ожидает…

Даже принимая во внимание то, что я по натуре оптимист, меня очень тревожит будущее. Любить свою страну – значит понимать и сохранять преемственность поколений и вековые традиции, доставшиеся нам от предков. Эти ценности по своей нравственной значимости несопоставимы с сиюминутной выгодой, с мнимым житейским благополучием или успехами в карьере. Наше будущее напрямую зависит от того, что мы в него возьмем из нашего прошлого, и мне бы очень хотелось, чтобы молодое поколение не ошиблось с выбором…

17066