Бессильный бархатный кулак: Чехословакия, 40 лет назад
В эти дни российское общество вспоминает 40-летие ввода в Чехословакию войск стран Варшавского договора, которые были посланы (цитирую «Правду») «выполнить свой интернациональный долг перед братскими народами Чехословакии, защитить их завоевания и решительно противодействовать антисоциалистическим силам».
История новой России осмысляет и осуждает этот шаг как начало агонии тоталитарного строя и кризиса советского коммунизма. Историки новой Чехии и Словакии ставят вопрос шире – ввод войск свидетельствует еще и о природной неспособности «русских» к компромиссам и об агрессивном устройстве русской ментальности.
Признаюсь, я сам так считал 40 лет назад, и утро 21 августа 1968 года запомнил на всю жизнь. В тот день мы - компания провинциальных студентов, - жили на пляже Феодосии и узнали о вводе войск из «голосов» маленького транзистора. В это утро наш юношеский скепсис дошел до точки кипения и превратился в стойкий антисоветизм. Писатель Людвик Вакулик, автор обращения «2000 слов», говорили мы, оказался прав: у нашей общей тогда с чехословаками власти нет ни мозгов, ни чувства юмора, ни достоинства. А бодрые кадры танков на улицах Праги вызывали у нас тоску.
Не скрою, к этой тоске примешивалось еще и глухое удивление: почему чехи не воюют, почему ограничились парой сожженных танков. Полгода спустя мой знакомый летчик, который участвовал в атаке на Прагу, тоже недоумевал, почему солдаты, охранявшие пражский аэропорт, не открыли огонь по его головной машине, когда он садился на взлетную полосу - не сделали ни одного выстрела! И я поддакивал. Ему поведение чехов казалось трусостью. Мне пассивность чехов казалась предательством пражской весны, которую они не смогли отстоять.
Одним словом, мы ждали – или жаждали? - крови.
А чехи не стали, не захотели ее проливать.
Сегодня прошлое видится мне без истерики в духе «Войны миров».
Память обогатилась историческим опытом прочих прожитых лет, и картина тогдашних событий выглядит без карикатурных гримас. Что ж, в голове каждого здравомыслящего человека всегда работает нечто вроде маленького Нюрнбергского трибунала. Например, пока шла вторая мировая война и союзники не захватили Освенцим и Майданек, считалось, что идет всего лишь схватка с германской агрессией, борьба с идеологией фашизма, а тут выяснилось, что на самом деле шла еще и расовая война. Пока Советский Союз существовал, он был воплощением всех смертных грехов для той же Европы и мира. А когда колосс распался, вдруг выяснилось, что в «империи зла» в дефиците был не только юмор, ум, колбаса, колготки, кофе, бананы, а еще и то самое зло. Зла как раз катастрофически не хватало. Разве можно сегодня сравнить вялый контроль Кремля над народом с истинным контролем красного кхмера Пол Пота в Камбодже? И как в контексте недавней балканской войны, которую американо-европейцы вели со всевозможной бюрократической политкорректностью и стерильностью, выглядит оккупация Чехословакии, где советским солдатам были выданы только холостые патроны (!).
Да, глупость, абсурд, идиотизм советских властей налицо, но! Но зла, жестокости, коварства и террора - явный дефицит. Интервенция империи зла есть, эффективности зла ноль. Уцелела страна. Уцелел конный Вацлав на Вацлавской площади. В оккупированной Чехословакии не было ни одного показательного суда. Никого не расстреляли. Никого не повесили. Итогом кремлевской экзекуции стал лишь массовый выход чешских и словацких коммунистов из КПЧ, которая сократилась на треть. Лидер тогдашних реформ Александр Дубчек стал не зеком, а егерем. А вот если бы порядок в стране наводили сегодняшние европейские чиновники, то национальному лидеру смуты не удалось бы избежать встречи с костлявой (я о Карле дель Понте). Правила мировой игры стали намного жестче.
Но – спрашиваю я сам себя – можно ли в принципе прошлое оценивать по меркам нового времени? Может быть, стоить оценивать время изолированно, в рамках самого события? Может быть, надо вспомнить правило Оккама и не умножать сущности сверх смысла? С точки чистоты мысли это выглядит привлекательно, но что тогда делать с идеей исторического опыта? Только в его глубинах возникает хотя бы призрак справедливости и хотя бы мысленно свершается воздаяние по заслугам.
Так мы приходим к парадоксу: интервенция советских войск в Чехословакии была самой беззубой военно-политической акцией в Европе ХХ века.
В 1989 году, осенью, судьба занесла меня в Прагу на целых два месяца, и я невольно угодил в водоворот бархатной революции. Выступал на митингах. Писал листовки и т.д. Вспоминаю: в разгар митинга ко мне в порыве чувств кинулся режиссер Иржи Менцель и глухо воскликнул: я не говорил по-русски 20 лет, протестовал против 68 года. Сегодня я снимаю этот обет.
Я прочитал в его глазах радость.
Думаю, что отчасти он был рад еще и тому, что снял свой запрет с русской культуры, протянул руку к полке с книгами ненавистных вчера авторов, позволил себе вновь любить Чехова. Перепрыгнул через ров, в котором не валялось ни одного трупа, искалеченного русским напалмом.
В те дни состоялось примирение двух народов. Через 20 лет после 1968 года Россия поддержала бархатную революцию. Сработало и притяжение двух культур, и отсутствие виселиц, и наличие холостых патронов, этот исторический парадокс: русское зло всегда работает вхолостую.
И еще один штрих.
В самый разгар той революции, когда тысячи пражан затопили центр столицы, я вышел на островок в центре Влтавы, к памятнику Иржи Сметаны, и вдруг увидел рыбака в лодке. Повернувшись спиной к многотысячным крикам, он сосредоточенно удил рыбу. И видел только воду с неподвижным поплавком. Ну и ну! В этой суровой отрешенности спины виделась вся суверенность европейского человека, его иступленная сосредоточенность на частном, которое он ставил если не выше, то уж на равных с революциями точно. Нам в 17-м году в Петрограде не хватило хотя бы одного такого вот рыбака на Неве, напротив Зимнего дворца. Он бы смог остановить «Аврору».
Полгода назад я побывал в Польше.
Ехал с опаской. Думал, русскому писателю точно достанется на орехи. Но уже в варшавском аэропорту успокоился: в киоске лежала стопка новых журналов, где на обложке был нарисован тошнотворный дядя Сэм с козлиной бородкой, в цилиндре со звездно-полосатым флагом (расхожий символ Америки и в СССР). Старик тыкал в меня кривым пальцем и спрашивал на польском: почему ты мало любишь Америку?
Стало ясно, что теперь в Польше есть новый объект для презрения и ненависти. А о Москве подзабыли. Самый популярный сегодняшний анекдот: «40 лет мы лизали не ту ж.…» Вот так. Как говорил Маркс, человечество, смеясь, расстается со своим прошлым.
Но вернемся в Прагу.
Увы, смехотворная акция умиротворения бунтовщиков образца 68 года достойна пера нового Гашека и похождений новейшего Швейка. Дефицит русского зла и обилие глупости дает шанс такому сюжету. Но вот нонсенс - Гашека в Праге недолюбливают, гению сатиры нет ни одного памятника (зато вроде бы есть памятник его собаке). Оказывается, дело в том, что Гашек высмеял чеха. Если бы он высмеял русского, или немца, или поляка – памятник бы точно стоял. В центре столицы, на месте Сметаны, напротив рыбака, которому наплевать на то, что происходит с историей.
Анатолий Королев, писатель, член русского Пен-клуба
Публикуется в рамках сотрудничества 1news.az и РИА Новости
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
