Израненный охотник
Эрнест Хемингуэй, 110-летие со дня рождения которого отмечает мировая литература, был, без сомнения, самым знаменитым зарубежным писателем в СССР.
Фотопортрет бородача в грубом свитере украшал стены многих интеллигентских квартир, а культ писателя был настолько силен, что истинная причина смерти Хемингуэя – самоубийство – скрывалась от читающей публики. Я сам узнал о том, что, оказывается, Хэм (так запанибратски читатели называли кумира) не умер, а застрелился, наверное, года через два после роковой развязки и поначалу не хотел этому верить.
Такое почитание писателя в России - феномен, который до конца еще не разгадан.
Долгое время Хемингуэя знали лишь знатоки. Его первые книги «Фиеста», «Прощай, оружие!», были переведены на русский язык еще в середине тридцатых годов и не вызвали никакого ажиотажа, а в послевоенные годы кумиром номер один в стране был Эрих Мария Ремарк.
Но в 1959 году все переменилось. К власти на Кубе пришли бородатые повстанцы во главе с Фиделем Кастро. Они свергли проамериканский режим Батиста и – надо же! – решили строить социализм. Под носом у самой Америки. Остров свободы в считанные дни и надолго стал главной темой в советской жизни, именами Фиделя и Че Гевары бредила романтическая советская молодежь.
Больше того, в кубинской революции многие увидели романтическую пору большевистской революции 1917 года, и даже оправдание сталинской мясорубке: смотрите, а ведь, несмотря ни на что, мы снова стали примером для всего мира. Именно на этой кубинской волне нобелевский лауреат Хемингуэй, (который по прихоти судьбы жил в те годы как раз на Кубе, недалеко от Гаваны, на ферме Финка Веджиа), стал своеобразным амулетом, фетишем, тотемом всеобщей влюбленности в революцию бородачей.
У Хемингуэя борода Карла Маркса теряла свой дикий пугающий вид и приобретала цивилизованные черты модной стрижки.
На первый взгляд, Хемингуэй вполне годился на роль тогдашней антиамериканской звезды. Он был всемирно известен. Он презирал буржуа. Ненавидел фашизм. Бился с оружием в руках в годы первой и второй мировой войны. В Испании поддерживал республиканцев. Воевал против диктатора Франко. Наконец, принял у себя дома одного из советских вождей Микояна.
Но о том, что коммунизм Хемингуэй тоже не жаловал, или о том, что уже через год после революции он бросил остров Свободы (где жил с 1949 года) и вернулся в Америку, у нас предпочитали умалчивать.
Итак, Хемингуэй надолго стал главным иностранным писателем в СССР, кумиром образованной публики. Между тем это был весьма опасный магнит. На роль духовного лидера он был негоден. Хотя личной вины его в том, что он так полюбился нашей интеллигенции, разумеется, никакой нет.
Эрнест Хемингуэй родился 21 июля 1899 года в привилегированной семье канадского врача-терапевта и бывшей оперной певицы, в элитном пригороде Чикаго Оук Парке, и провел благополучное детство в окружении четырех сестер: Марселины, Урсулы, Меделин и Кэрол (каждая названа в честь какой-либо святой).
Его опорой в те годы была крепкая дружба с отцом, который приучил сына к рыбной ловле, к скитаниям по лесам Мичигана, к охоте с ружьем. Он приходил в этот лесной храм убивать. И достиг в стрельбе отличнейших результатов: мог поразить с лету утку, летящую в ночном небе, если только она хотя бы на миг мелькала на фоне луны, или поразить в глаз бобра, который купался в ручье.
По сути, на успешной охоте молодой Хемингуэй обручился с жертвой и пристрастился к чувству смерти, и пронес это страстное запойное чувство и дальше. Один из его первых рассказов, опубликованный в школьном журнале, был именно о смерти, о кровной мести героя-индейца.
В те годы у писателей Америки не было никакой особенной славы. Кумирами американцев были голливудские кинозвезды, а вовсе не Френсис Скотт Фицджеральд или Генри Джеймс.
Казалось, у молодого крепыша из провинции не было шансов стать знаменитым. Но его тяга к смерти сработала. Уехав в Канзас-Сити, и получив место репортера в местной газете, Эрнест выбрал криминальную хронику: убийства, проституция, притоны, пожары.
Оказавшись в Испании, Эрнест первым среди американцев воспел корриду, и до конца жизни стал поклонником этой кровавой бани на круглой арене. Когда в Европе разразилась первая мировая война, Эрнест почувствовал: вот где по-настоящему пахнет жареным, и сделал все, чтобы добровольцем попасть на фронт. Но у него было слабое зрение, и в строй Хемингуэя не взяли. Тогда он добился возможности стать шофером санитарной машины Красного Креста, и оказался, наконец, в Италии, в глубоком тылу, в окрестностях Милана.
Тыл никак не устраивал азартный дух Хемингуэя, и он добился отправки в самое пекло, на передовую линию итало-австрийских боев, к реке Пьяве, где, в конце концов, угодил в переплет: он был ранен взрывом пехотной мины. На операционном столе из него извлекли 200 осколков. Три месяца он пролежал в госпитале, где влюбился в английскую медсестру Агнесс. Вот тут-то, в январе 1919 года, и грянула слава – доброволец Эрнест Хемингуэй оказался первым американцем, раненым на первой мировой войне.
На фоне тогдашней диетической прессы Хемингуэй сразу стал национальным героем, о нем раструбили все центральные газеты, сам король Италии вручил ему медаль «За доблесть» и «Военный крест».
Хемингуэй расчетливо распорядился полученной славой: в 1921 году он подписал с газетой «Toronto Star» беспрецедентный контракт на серию репортажей из Парижа, темы которых он будет определять сам.
Париж был тогда Меккой для американских художников, там они сбрасывали провинциальную оболочку, взрослели, мужали, брали творческий старт. Там Хемингуэй нашел себя как писателя. И подруга таланта, смерть, снова пришла ему на подмогу: он написал свой самый знаменитый роман «Прощай, оружие!» (1929), где запечатлел личный емкий военный опыт и любовь к медсестре-англичанке. Правда, героя романа он сделал дезертиром. В поисках стиля Хемингуэй не стал мудрить, а принялся писать, как писал, по-репортажному скупо, строго, документально, безо всякого вымысла.
Эта манера гениально совпала со стоическим духом тогдашней эпохи. Роман имел небывалый успех в США и в Европе. Тридцатилетний писатель стал знаменит и богат. А на горизонте уже занималась заря второй мировой войны. Он встретил ее сначала в Испании. Затем, вернувшись в Америку, оборудовал свою яхту «Пилар» для охоты на немецкие подводные лодки. А в 1944 году, после открытия Второго фронта, уже штурмовал Париж, возглавив отряд французских партизан.
Мир после войны Хемингуэй встретил враждебно. Слава нуждалась в топливе, и он искал ее в экстремальном образе жизни: виски, скандалы, новые и новые жены, дети, долгие путешествия в Африку, где он убивал антилоп, леопардов, охотился на слонов и носорогов.
К той поре он стал постоянным героем желтой прессы. Он просил называть себя Папой, а, например, приятельницу кинозвезду Марлен Дитрих шутливо называл Капустой.
В 1952 году Хемингуэй получил престижную Пулитцеровскую премию за роман «Старик и море» (1952), где главным лакомством снова стала смертельная охота старого рыбака Сантьяго и смерть исполинской рыбины, которую рыбаку удалось прикончить после многодневной гонки, причалить ее к лодке и повернуть к берегу. Спасти добычу не удалось, тушу до костей обглодали акулы.
Есть что-то зловещее в этом образе роковой победы, которая кончилась исполинским скелетом в кровавых лохмотьях. Недаром писатель сравнивал творчество с айсбергом, где видна только макушка, а вся основная масса скрыта от глаз под водой. Таким скрытым грузом было давнее самоубийство его отца Кларенса Хемингуэя, которое все сильней увлекало айсберг сына на дно.
В 1954 году Хемингуэй стал лауреатом Нобелевской премии, но писатель уже был погружен в депрессию. К нему обращались сотни людей с вопросами о смысле жизни, а он не знал, что отвечать. Его дом в пригороде Гаваны представлял собой странное зрелище: жена, девять слуг, 52 кошки, 16 собак, 200 голубей и 3 коровы.
Возвращение в Америку не изменило дух Хемингуэя. Попытки суицида стали все чаще. За год до смерти писатель угодил в психиатрическую клинику Майо, где его лечили жестоко, электрошоком, стараясь ослабить память и излечить от приступов черной меланхолии.
Методы лечения напугали Хемингуэя, ему показалось, что он навсегда лишился своего дара, и 2 июля 1961 года, дома, встав пораньше, чтобы не разбудить четвертую жену Мэри, он достал одно из своих охотничьих ружей, стряхнул сандалету с правой ноги, опустил приклад на пол, вставил ствол в рот и нажал на ружейный курок пальцем большой ноги.
Его портрет еще долго продолжал украшать стены наших домов. Поклонники великого бородача восхищались образом жизни, которую вел этот двужильный человек, писатель, охотник, боксер, бабник, футболист, выпивоха, поклонник Льва Толстого, о котором он говорил в терминах бокса: «Я бы никогда не вышел против него на ринге».
Анатолий Королев, писатель, член русского Пен-клуба.
Публикуется в рамках сотрудничества 1news.az и РИА-Новости.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции.
Редакция не несет ответственности за позицию автора.
