Амир Темур и подъем тюркского самосознания и литературного языка в Средней Азии
Восход наблюдается сегодня у тюрков.
Начинай песню свою в манере тюрков…
По всем правилам исполняй тюркские напевы.
Пусть хорошая песня гремит по струны кобуза.
Хайдар Хорезми
известный узбекский поэт эпохи Темуридов
В исторической судьбе тюркских народов Средней Азии эпоха Темуридов (1370-1506) запомнилась не только как период длительной политической стабильности, но и как время подъема национальной культуры, пробуждения национального самосознания и укрепление позиций тюркского языка в литературе и историографии.
Консолидация среднеазиатских земель под единым началом могущественного завоевателя, мудрого государственного деятеля и созидателя Амира Темура (1370-1405), прекращение долгих разрушительных междоусобиц, расцвет хозяйственной жизни и торговли, и наконец, покровительство, оказываемое представителям науки и литературы со стороны темуридских правителей и царевичей обеспечили невидимый доселе взлет искусства, науки и поэзии по всей Средней Азии, особенно в тюркской среде данного региона.
Сам Амир Темур, как следует из многочисленных исторических фактов, был большим патриотом тюркского народа, высоко ценил его завоевателькие способности, преимущества в военном деле и достоинства в государственных делах. Несколько примеров из его высказываний и поступков будут совсем кстати.
Известно, например, как Темур предупреждал своих агентов в Азербайджане не спускать глаз с Кара Юсуфа (1389-1420) предводителя тюркских племен Кара-коюнлу, ибо именно от него, носитель тюркской крови, могла исходить потенциальная угроза Темуридам. Известный французский востоковед и историк Жан-Поль Ру, считал высказанные Темуром слова унизительными и высокомерными:
«Презрение звучит в словах, произнесенных Тамерланом при расставании с комендантом крепости Авник: «О султане – Джалаириде Ахмеде (монголу по происхождению) вам совершенно не следует беспокоиться, поскольку таджики (иранцы – Э.А.) его сделали своим, но внимательно следите за Кара Юсуфом, ибо он туркмен (тюрк-кочевник)». [Жан – Поль Ру. Тамерлан. Перевод с французского Е.А.Соколова. Москва,2006, стр. 152].
В упреках же адресованных Амир Темуром побежденному им Османскому султану Баязиду I (1389-1402) в связи с тем, что последний полностью позабыл о своих тюркских корнях и пренебрегал тюркской культурой, сделавшись под влиянием византийской и европейской среды греком, Жан – Поль Ру по непонятным причинам видит проявление агрессивного национализма, и даже – расизма. Обобщая эти и многие другие факты из жизни великого завоевателя, он приходит к такому выводу, что Амир Темура, без всякого преувеличения можно назвать одним из самых ярых тюркских националистов истории. Это, по мнению, известного востоковеда, можно проследить даже по маршрутам его походов:
«Кто-то сказал, что Темур никакого тюркского патриотизма не знал и «национальный дух» ему был неведом. Я глубоко убежден в обратном, ибо неспроста «Зафарнаме» Язди рассказывает всем историю Тимуридов, начиная с легендарного происхождения тюрок, а тимуридская литература, как в свое время литература монгольская, при участии Рашид-ад-дина, тщится доказать, будто бы монголы являлются ветвью общего тюркского древа». [Там же].
Жан-Поль Ру прав, говоря о наличии среди историков противоположенного мнения относительно тюркского национализма и патриотизма у Амира Темура. Действительно, среди видных востоковедов и историков были те, кто отрицал наличие какой-либо тюркской национальной идеи в действиях и убеждениях могущественного завоевателя.
К примеру, выдающийся востоковед и историк В.В.Бартольд (1869-1930) относился к таковым. В «Двенадцати лекциях по истории турецких народов Средней Азии» В.В.Бартольд настойчиво отмечал, Амир Темур, в своих завоеваниях и в процессе управления государством никогда не руководствовался тюркской национальной идеей. Неуемное желание завладеть всем миром – вот, что было единственной силой движущей им до последнего его вздоха: «Темур при образовании своей империи не имел в виду, конечно, турецких национальных целей. Целью Темура было подчинить своей власти как можно большее число стран, по возможности весь мир». [В.В.Бартольд. «Двенадцати лекциях по истории турецких народов Средней Азии» // Сочинения. Том V., стр. 175. Москва, 1968].
Однако как не странно, но в этой же лекции, а также в ряде других работ известного ученого встречаются рассуждения, прямо противоречащие его вышеупомянутому тезису. Например, говоря о близком окружении Амира Темура, В.В.Бартольд считает необходимым подчеркнуть тот факт, что великому завоевателю по расположению духа и с точки зрения общности жизненных идеалов, его сородиче – тюрки были куда ближе, нежели таджики, или кто-либо другой:
«Сам Темур, как мы видели, был воином чагатайского типа, и его турки-чагатаи были ему, конечно, гораздо ближе, чем его иранские подданные – таджики. В войске Темура рядом с турками были и иранцы; историк-хорасанец Хафиз-и Абру даже утверждает, что Темур из всех отрядов своего войска более всего доверял хорасанцам; но в то же время Темуру приписывают изречения, в которых военные качества признаются только за турками. Когда Темур в 1404 году., незадолго до своей смерти, давал наставления своим сыновьям и внукам, он говорил им, что владевший прежде Западной Персией Султан Ахмед Джалаир (и эта династия вышла из отуреченных монголов), не внушает беспокойства, как человек «с характером таджика». [Там же; стр.176-177].
В этой лекции В.В.Бартольда мы встречаем еще одну, также перечищаю его утверждению о полном отсутствии у Темура тюркской национальной идеи и патриотизма, историческую деталь. Так, говоря о внутренней политике Шейбанидах, другой тюркской-узбекской династии, сменившей на политической арене Темуридов, автор отмечает, что в отличие от Амира Темура и его приемников, Шейбанидам не приходилось искусственно возбуждать среди кочевников тюркский патриотический дух, ибо верхушка и военная сила новых владык Средней Азии были в меньшей степени затронуты влиянием городской культуры, и сохраняли традиционный тюркский-кочевой быт: «Тимуриды погибли в борьбе с другими турками, вышедшими из степи, - узбеками. Узбеки гораздо менее чагатаев были затронуты иранской городской культурой и потому в большей степени сохраняли кочевые нравы. Узбекским ханам не приходилось, как Темуру и Улуг-беку, искусственно возбуждать среди своих кочевников турецкий военный патриотизм». [Там же; стр.183].
В таком случае, возникает, естественный вопрос, зачем Амиру Темуру, - говоря словами В.Бартольда, - лишенному тюркского национального духа, было так важно поддерживать среди тюрков, своих сородичей тюркский патриотизм? Ведь в таком случае его действия просто на просто лишаются логики! Немаловажным фактом, подтверждающим неразрывную духовную и подсознательную связь между Амиром Темуром и тюркской средой, является особая забота, проявленная великим завоевателем в вопросе увековечения памяти Ахмеда Ясеви (1103-1166) – одного из первых тюркских суфийских предводителей и поэтов, прославившегося во всем Туркестане своей набожностью, благочестивостью и мудростью. Некоторые даже считали его самым авторитетным тюркским святым.
Как известно, по приказу Амира Темура, над гробницей Ахмеда Ясеви воздвигли мавзолей с огромным котлом. Кстати, эту постройку, как ни странно, сам же В.Бартольд, называет «зданием национального-тюркского значения»: «…Строились также здания общеполезного значения, как бани, караван-сараи, и т.п., но и среди них, по-видимому, не было ничего подобного единственной из построек Темура, имевшей национальное значение, именно зданию над гробницей Ахмеда Ясеви с его огромным котлом для угощения местных дервишей и приезжих гостей. Эта принадлежность здания соответствовала мусульманским понятиям об обители дервишей, ханегаха, и вместе с тем турецким представлениям об обязанности начальника заботиться о щедром угощении своих подчиненных». [Там же; стр.177-178].
В.В.Бартольд считает необходимым подчеркнуть и тот факт, что и для Шейбанидов, Ахмед Ясеви оставался таким же духовным предводителем, своеобразным примером моральной чистоты, каким он был в глазах Амира Темура и Темуридов. Почему-то считая этот факт, отражением тюркского национального духа у Шейбанидов, известный ученый отказывается признать тоже самое, за Амиром Темуром:
«Национальным турецким патроном был и для узбеков, как для турок государства Темуридов, Ахмед Ясеви. Город, где был похоронен Ахмед Ясеви и где на некоторое время утвердили свою столицу узбеки, получил название Туркестана, чем особенно красноречиво доказывается значение культа Ахмеда Ясеви для турок и значение турецкой национальной идеи для узбеков. В здании, построенном Темуром, над могилой Ахмеда Ясеви, находятся могилы многих узбекских ханов и ханш. Сюда же, в город Туркестан, удалились узбеки, когда они на короткое время, после поражения и смерти Шейбани хана в войне с персами (имеется в виду война с Сефевидами – Э.А.) в 1510 году, лишились Самарканда, Бухары и прочих своих завоеваний». [Там же; стр. 183].
Имеются и другие факты, которые сводят на нет попытки отрицания В.В.Бартольдом тюркского патриотизма у Амира Темура и однозначно подтверждающие точку зрения Жан-Поля Ру. Кстати последний в качестве своего очередного весомого аргумента, доказывающего глубокую подсознательную привязанность Амира Темура к тюркским идеалам, акцентирует на стратегические направления походов великого завоевателя, которые он тщательно выбирал, определяя маршруты своих военных кампаний. Захват Индии, а также безразличное отношение к завоеванию Константинополя, и других территорий Византийской империи, с которой после сокрушительной победы над османским султаном Баязидом он мог расправиться без особых усилий, - считает известный востоковед, - были продиктованы именно историческими ориентирами национального самосознания Амира Темура:
«Тамерланов национализм вполне провился в его кампаниях, предпринятых в целях объединения тюрок в рамках всемирной монархии, а также создания турецкой империи и устранения всех единокровных соперников, таких как Османы, Мамлюки, индийский Тоглук. И мы вправе думать, что если Тимур оккупировал Индию всего лишь частично, то потому единственно, что считал как его потомок Бабур, что она являлась тюркской собственностью уже с того дня, как Махмуд Газневи совершил на нее свой первый поход. На размышление наводит следующее обстоятельство. Византия являлась символом, будоражащим мусульманское воображение на протяжении веков, и во времена Темура была практически обескровлена. Тамерлан мог ею овладеть, что непременно имело бы широкий отклик в исламском мире и порадовало бы дорогих ему дервишей, массы которых полвека спустя объединились вокруг Мехмеда II под стенами города, дабы обрушить ее «своими молитвами».
Однако Темур против Константинополя не предпринял ничего. Он ему был безразличен, ибо, не будучи турецким, город являлся составной частью – Рима, его не интересовавшего. Будучи тюрком, Тамерлан был нацелен лишь на мир тюркский, в том числе и великий Иран, который уже несколько столетий играл роль охотничьих угодий тюрков; затем он устремился на Китай, поскольку его монгольские предки (которых он считал тюрками, и надобно это помнить) столь часто – и не так – им владели». [Жан – Поль Ру. Тамерлан, стр. 152-153].
В эпоху Темура и Темуридов тюркский дух и традиции, давали знать о себе везде и в этом отношении важное место занимали вопросы воспитания царевичей – будущих правителей. Исследователи отмечают, что тюркская культура и самосознание были неотъемлемым компонентом в воспитательном процессе тимуридских принцев:
«Известно, что Темур рассматривал созданную им империю как лично-семейную собственность. Поэтому будущее созданного государства и, соответственно, судьбу основанной династии он связывал не столько со своими сыновьями, сколько со внуками, которых у него к моменту смерти насчитывалось 27 и еще 23 правнука. Отсюда и его пристальное внимание к вопросам их воспитания и образования. Темур отчетливо представлял себе, что внукам предстоит управлять государственными образованиями, основанными на базе двух социальных составляющих структур: на а) тюркской военно-феодальной кочевой системе, с присущей ей тенденцией к анархической вольности, которую держал в узде дисциплины только авторитет победоносного и удачливого предводителя и б) оседлом городском и сельском населении (главным образом персоязычном), тесно увязанным и сцементированным административно-государственной бюрократической мусульманской традицией. В этой связи, дело воспитания и образования внуков рассматривалось Темуром как мероприятие весьма серьезного государственного значения, и их сызмальства готовили к амплуа самостоятельных и единоличных правителей». [О.Ф.Акимушкин. Байсунгур-Мирза, сын Шахруха. Заметки к портрету Темурида второго поколения // Центральная Азия от Ахеменидов до Темуридов. Археология, история, этнология, культура. (Материалы международной научной конференции, посвященной 100-летию со дня рождения А.М.Беленицкого, Санкт-Петербург, 2-5 ноября, 2004 года). Санкт-Петербург, 2005, стр. 251].
Исторические факты, а также исследования признанных востоковедов доказывают, что метод воспитания царевичей, определенный Амир Темуром полностью оправдал себя. Его приемники, несмотря на их тесный контакт с иранской культурой дорожили своим тюркским происхождением, бережно относились к тюркскому наследию и делали все возможное для развития национальной литературы и культуры, и просвещения родного народа.
Деятельность Улугбека (1394-1449) потомка Амира Темура, прославленного ученого и правителя, безусловно, есть лучшее подтверждение тому. Тюркский патриотизм и любовь к родной культуре у Улугбека настолько очевидна, что их вынужден признать даже В.В.Бартольд преимущественно ставящий под сомнение наличие тюркского духа и национального самосознания у Темуридов:
«Почитатель своего деда Темура, Улугбек в то же время был приверженцем турецко-монгольских военных традиций и до некоторой степени турецким патриотом. На это указывают монеты, чеканенные им в Герате и Самарканде в течение тех 2 лет, когда он стоял во главе государства Темуридов. Улугбек едва ли не единственный из Темуридов, чеканивший монеты и надписи на турецком языке. Надпись монет Улугбека: «По духовному благословению эмира Темура Гургана слово наше Улугбека Гургана».
…Улугбек, по-видимому, несмотря на всю свою ученость, был еще более турком, чем его дед, но, конечно, владел и персидским языком и, вероятно, на этом языке говорил с представителями местной богословской науки». [В.В.Бартольд. «Двенадцати лекциях по истории турецких народов Средней Азии» // Сочинения. Том V., стр. 180-181].
Никем неоспорим от факт, что процесс подъема национального самосознания того или иного народа, первым делом влечет за собой развитие национальной литературы на родном для него языке. Ибо язык есть первый и главнейший выразитель национального духа, самоидентификации и самосознания. И вполне закономерно, то, что наиболее активные темпы развития в указанную эпоху, безусловно, были заданы тюркской словесности, которая в Средней Азии на протяжении длительного времени, прежде всего, из-за безразличного отношения самих тюрков, оставалась на вторых ролях, серьезно отставая по своему развитию от фарсидской, среди видных творцов которой было и немало тюрков. Процесс формирования национального самосознания тюрков Средней Азии, конечно же, начался задолго до Темуридов. Достаточно вспомнить, хотя бы то, как резко в XI веке отреагировал другой великий полководец и завоеватель Махмуд Газневи (998-1030) на выпады и оскорбления классика персидского поэта Фирдоуси, нанесенного им тюркам в «Шахнаме».
С политической точки зрения доминирование тюрков на среднеазиатском пространстве до Темуридов было бесспорным. Ведь основателями столь сильных феодальных государственных образований как Караханиды, Газневиды, Сельджуки и Хорезмшахи, оставивших яркий след в исторической судьбе народов Ближнего и Среднего Востока были именно тюркские племена среднеазиатских степей. Однако с уверенностью можно сказать, что именно при Темуридах, многовековое политическое преимущество тюрков в Средней Азии и Иране, впервые нашло свое отражение на культурном пласте, вылившись в многочисленные ценные произведения литературы, архитектуры, историографии.
Самое главное, как литература, так и историографии той эпохи получило возможность самовыражения на родном – тюркском. Сами, будучи тюрками, Темуриды, в отличие от многих предшествующих им могущественных тюркских династий, правивших на огромном географическом пространстве от Ирана и Анатолии до Индии, сделали развитие родного языка и литературы своим приоритетом. И, несмотря на тесные контакты, в которые им приходилось вступать с такими древними и богатыми культурами, как иранская и индийская, они до самого конца оставались приверженными к своей почве, корням и языку предков.
Литературный язык Среднеазиатских тюрков средних веков в научных источниках принято обозначать термином «чагатайский тюрк`и», с целью отличить его от тюркских диалектов, распространенных к примеру, в Анатолии, на Южном Кавказе, точнее на территориях исторического Азербайджана. Чагатайским он назван условно, в честь сына Чингисхана, Чагатая, которому после распада Великого Монгольского Каганата, согласно дележу, осуществленному еще при жизни его отца, достались территории Средней Азии, где впоследствии образовалось Чагатайское ханство, или улус, как принято называть по старой тюркской-монгольской традиции. Безусловно, на чагатайском языке творили и до Амира Темура, примером тому, могут служить такие поэтические произведения как «Мухаббат-наме» Хорезми, «Хосров и Ширин» Кутба, «Кисас аль-анбийа» Рабгузи, относящиеся к середине XIV столетия. Однако до эпохи Темуридов позиции тюркского языка в Средней Азии были до несравнимой с персидским языком степени слабы, и качественные, конкурентоспособные произведения на нем были редкостью.
С образованием империи Темура положение в этой сфере за короткий срок начало кардинально меняться в пользу тюркского языка. Пользуясь всяческой поддержкой официальных властей тюркский язык начал уверенно и успешно наступать на прочные позиции персидского языка в области литературы и историографии. В результате этого, эпоха Темура по праву стала характеризоваться историками и филологами поворотным моментом в судьбе тюркского языка, на долгие столетия задавшим ей сильные темпы развития, вдохнувшие в нее жизненные силы в непростой борьбе за ареалы влияния с персидским языком.
Первым, кто привлек внимание к решающей роли Амира Темура и Темуридов в развитии тюркоязычной литературы и укреплении позиций тюркского языка в культурной жизни Средней Азии, был великий узбекский поэт, мыслитель и государственный деятель Алишер Навои (1441-1501), кстати говоря, близкий друг детства темуридского царевича и будущего правителя Султана Хусейна Байкары.
А.Навои отмечает, что долгое время бразды правления в мусульманском мире находились в руках арабских халифов, что естественно обеспечивало арабскому языку доминирующие положение на протяжении многих столетий в области науки и поэзии. Позже, в этом направлении особую активность проявляли различные ираноязычные правители (сарты), что также сыграла свою позитивную роль в укреплении персидского языка в литературной жизни. И только лишь при монголах, когда власть над всем исламским миром перешла в руки тюркских правителей, - пишет А.Навои, тюркская литература начала свое ощутимое развитие, которое достигло пика при Амире Темуре и его приемниках: «А когда держава перешла от арабских и сартских султанов к тюркским ханам, то после эпохи Хулагу-хана - от времени несравненного султана Темура Корагана и вплоть до правления царственного сына его Шахруха - стали появляться поэты, писавшие на тюркском языке. А от потомков и сыновей этого благословенного произошли высокодаровитые султаны: поэты Саккаки, Якыни, Хайдар Хорезми, Атаи, Мукими, Амири, Гадаи и другие». [Алишер Навои. Суждение о двух языках. Перевод А.Малеховой // Собрание сочинений (в 10 томах). Т.Х., Ташкент, 1970, стр. 135].
В контексте всего этого становится понятным, почему казахский исследователь Т.К.Бейсембиев, обозначает период правления великого завоевателя в истории среднеазиатского тюркского литературного языка в качестве этапа его расцвета и интенсивного распространения: «Расцвет и распространение среднеазиатского тюрки, были тесно связаны с деятельностью эмира Тимура – создателя державы Тимуридов, которые рассматривали себя законными приемниками и продолжателями дела Чингиз-хана. Среди литературных памятников, созданных при Тимуре, можно назвать чагатайский перевод «Гулистана» Саади, условно названный «Гулистан би-т-турки (вероятно для отличия его от другого тюркского перевода, известного как «Гулистан-и Сайфи Сарайи»), выполненный в 800 г.х. (1397/1398) неким Исфиджаби, и не дошедшую до нас стихотворную хронику Тарих-и хани». [Т.К.Бейсембиев. Среднеазиатский (чагатайский) тюрки и его роль в культурной истории Евразии (взгляд историка) // Тюркологический сборник (2006). Редакционная коллегия тома: С.Г.Кляшторный, Т.И.Султанов, В.В.Трепавлов. Москва,2007, стр. 78].
По словам А.Якубовского историческая хроника «Тарих-и хани», о которой упоминает Т.К.Бейсембиев, была написана уйгурским письмом, которым издревле пользовались тюрки, и составлена уйгурскими секретарями, привлеченными на службу во дворец Темура. [См.: А.Якубовский. Тимур // Тамерлан: эпоха, личность, деяния. Составление, обработка и подготовка текста Р.Рахманалиева. Москва, 1992, стр. 7-8].
Этот часто упоминаемый восточными авторами, и впоследствии бесследно пропавший ценный источник, наглядно демонстрирует заботу Темура о подробном освещении для потомков его побед и славных деяний на их же родном тюркском языке, чем также пытался способствовать развитию тюркоязычной историографии. Опираясь на свои многолетние исследования и поиски видный турецкий литературовед, тюрколог и историк проф. М.Ф.Кёпрлюлю отмечает, что «Тарих-и хани» далеко не единственная историческая хроника, составленная на тюркском языке в период правления Темура. По мнению ученого, в различных средневековых источниках мы встречаем многочисленные упоминания об этих хрониках, подавляющее большинство которых до наших дней, увы, не сохранилось:
«Известно, что в эпоху Темура, который, несомненно, был продолжателем культурных традиций джагатайских ханов (монгольских ханов) в качестве официального и литературного языка преобладал среднеазиатский тюрки (джагатайский, староузбекский – Э.А.), а привлеченными ко двору уйгурскими секретарями и писарями, составлялись уйгурским письмом ярлыки и другие официальные документы.
Амир Темур, поразивший своими познаниями в области истории даже самого Ибн Халдуна, в духе старой китайской традиции и следуя примеру монгольских царевичей, которые строго запечатлели свои деяния, уделял особое внимание написанию хроник, повествующих о событиях периода его правления. Они, преимущественно составлялись уйгурскими писцами на литературном среднеазиатском тюрки. Эти хроники, ни одна из которых не уцелела, составлялись как в прозаической, так и стихотворной версии. Многие из них были переведены иранскими авторами на персидский язык. Только историк Шараф-ад-дин Язди, отмечает, что трудясь над своей летописью «Зафарнаме» он использовал ряд персоязычных и тюркоязычных первоисточников, составленных как в прозаической, так и стихотворной форме. Из его слов становится ясно, и то, что в обороте имелась официальная прозаическая хроника Темура на тюркском языке.
Также историк, сообщает о наличии при дворе приемников Темура, специальных писарей, владеющих тюркским письмом, которых он именует слово «тюркидан», что значит «владеющие тюркским». [Prof. M.F.Köprülü. Edebiyat araştırmaları. İstanbul, 1989, c.2., s. 101].
Проф. М.Ф.Кёпрлюлю касаясь вопроса о потерянных тюркоязычных исторических хрониках темуровской эпохи, упоминает также «Историю Темура», написанную Сафи-ад-дином Хутталани. Кроме того, он сообщает о двух влиятельных сановниках, приближенных Темура, известных своими тюркскими стихами. Один из них Амир Сафи-ад-дин Барлас, а другой Арслан Хаджа Тархан.
Хорошо известно, что Амир Темур в целях увековечения своих деяний и побед заботился не только о составлении исторических хроник на тюркском, но и не пренебрегал установлением огромных каменных плит и башен, на которых высекались надписи, упоминающие о важнейших событиях эпохи. Например, на одном из таких памятников - каменной башни, возведенной в казахской степи (совр. город Джезказган) на тюркском языке, высечена следующая надпись:
«Во имя Аллаха, милостивого и милосердного! 23 дня месяца джумада первого 793 года (28 апреля 1391 г.) здесь проходил султана Турана Амир Темур Гураган с 200-тысячным войском походом против Тохтамыша». [Амир Темур в мировой истории. Издание второе, дополненное, Ташкент, 1998, стр. 224].
На заложенном волей и патриотизмом великого Темура, прочном фундаменте, последующим поколениям Темуридов удалось воздвигнуть превосходное здание тюркской-узбекской литературы и культуры. Однозначно прав был проф. М.Ф.Кёпрюлю, в своем высказывании о том, что «расцвет джагайтской литературы при дворе Тимуридских правителей XV в. не что иное, как продолжение начатого при Темуре подъема». [Prof. M.F.Köprülü. Edebiyat araştırmaları. İstanbul, 1989, c.2., s. 100].
Ведь не секрет, что большинство тюркских поэтов до той поры предпочитали творить преимущественно на фарси и арабском. И лишь возвышение Амира Темура и в его лице всего тюркского придало тюркскому языку значительную привлекательность. При Темуридах писать по-тюркски, стало модно, почетно и прибыльно. И что не менее важно, написание эффектных и звучных стихов на тюрки был для поэта одним из основных способов заявить о себе, обрести популярность и завоевать расположение правящих кругов. При таком усилении позиций тюркского языка, естественным должно восприниматься появление уже в первой половине XV столетия на литературном небосклоне восточной литературы таких талантливых тюркских литераторов, как Саккаки, Атаи, Лютфи, Хайдар Хорезми (один из внуков Амира Темура – Э.А.), Юсуф Амири, Сейид Ахмад Мирза (принадлежал Темуридской фамилии – Э.А.).
Усилия и чаяния Темуридов, направленные на обеспечение тюркскому языку доминирующего и привилегированного положения во всем Туркестане, при наличии здесь традиционно сильных позиций персидского, подчеркивает и Жан-Поль Ру: «Если персидский язык, безраздельно властвовал, настолько, что даже те, кто писал по-тюркски, считали себя обязанными иногда его использовать, то Тимуриды мечтали вновь ввести в оборот тюркский язык». [Жан – Поль Ру. История Ирана и иранцев. От истоков до наших дней. Перевод с французского: М.Ю.Некрасов. Санкт-Петербург, 2012, стр. 295].
Правители и царевичи из династии Темуридов не только поощряли поэтов творящих на тюркском языке, но и сами сочиняли стихи на нем, стараясь подавать личный пример уважения к нему. Известный востоковед Е.Э.Бертельс считает, стихи, написанные в разное время различными темуридскими принцами ярким проявлением привязанности и преданности к тюркскому началу. Пусть даже многие созданные ими литературные творения и не блистали с точки зрения художественной эстетики, зато они играли роль своеобразной политической опоры, в которой так сильно нуждалась тюркская литература для выживания и развития в конкуренции с персоязычной словесностью:
«Темуриды не только поощряли поэтов, писавших на их родном языке, но даже и сами пробовали свои силы в этой области. Навои называет нам имена восьми тимуридских принцев, получивших известность своими тюркскими стихами. Правда, эти стихи едва ли отличались большими художественными достоинствами. Почти все они были очень скоро забыты и до наших дней не сохранились. Дошел только (и то, вероятно, не в полном виде) диван Султана-Хусайна…». [Е.Э.Бертельс. Избранные труды. Навои и Джами. Москва,1965, стр. 46].
За годы правления Амира Темура и его приемников тюркский язык настолько прочно укрепил свои позиции, что уже в конце XV столетия Алишер Навои позволил себе упрекнуть и раскритиковать поэтов тюркского происхождения, игнорирующих в своем творчестве родной язык и объясняющих свой выбор несовершенством его поэтической техники. В знаменитом трактате «Мухакамат ал-лугатайн» («Суждение о двух языках»), который без преувеличения можно охарактеризовать, как содержательную апологию тюркскому языку, автор, на многочисленных примерах убедительно и лаконично демонстрирует поэтическое достоинства тюркского. [Алишер Навои. Суждение о двух языках. Перевод А.Малеховой. Собрание сочинений (в 10 томах). Т.Х, стр.105-141. Ташкент, 1970].
Неслучайно Жан-Поль Ру сравнил «Суждение о двух языках» с известным трактатом французского автора XVI столетия Жоашена дю Белле «Защита и прославление французского языка». [Жан – Поль Ру. История Ирана и иранцев. От истоков до наших дней, стр.295].
Призвать тюркских мастеров слова, отдать в своем творчестве предпочтение тюркскому языку, не умолять его достоинств, не игнорировать его, и заботиться о развитии национальной литературы – вот главные цели написания «Мухакамат ал-лугатайн». Упомянутый трактат, весьма небольшой по своему объему, но пронизанный глубоким этнополитическим мотивом, как по праву отмечают многие исследователи, в истории развития тюркского языка имеет гораздо большее идеологическое значение, нежели филологическое. Т.К.Бейсембиев пишет:
«Огромный вклад в распространение и развитие литературы на тюрки во второй половине XV века внес Алишер Навои. В трактате «Мухакамат ал-лугатайн» («Суждение о двух языках») впервые была предпринята попытка увязать распространение и культивирование чагатайского языка с идеологией чингизизма. По его мнению, до эпохи Хулагу-хана господствовали арабские и сартские (персидские – Э.А.) султаны и соответственно это было время расцвета литературы на арабском и персидском языках. Но «после эпохи Хулагу-хана – от времени несравненного султана Тимура Корагана и вплоть до правления царственного сына его Шахруха – стали появляться поэты, писавшие на тюркском языке». [Т.К.Бейсембиев. Среднеазиатский (чагатайский) тюрки и его роль в культурной истории Евразии (взгляд историка), стр.80].
Листая и осмысливая идейный посыл этого небольшого, но крайне важного с точки зрения самосохранения исторической памяти и самоидентификации тюрков Средней Азии трактата А.Навои, отчетливо убеждаешься в том, сколь глубокое чувство гордости за свой народ и язык испытывали потомки Амира Темура, и какое значение они предавали внушению этих чувств своим соотечественникам и будущим поколениям. Однако патриотизм А.Навои вовсе не носил шовинистический оттенок, наоборот, он являлся настолько рациональным и прогрессивным, что позволял автору, открыто критиковать недостатки своего народа, и положительно отзываться о достоинствах его ближайшего соседа – сартов-таджиков:
«Известно, что тюрки более сообразительны и чрезвычайно понятливы, натура их более благородна, чем у сартов; а сарты по сравнению с тюрками более внимательны к умственному развитию и знаниям и основательнее проявляют себя в высоких и ученых размышлениях; это происходит у тюрок – от искренних, благородных и честных намерений, а сартов – от знаний, учености и рассудительности. Однако достоинства и недостатки языков их различны: тюрки более умелы в производстве слов и выражений и в своих речениях превосходят сартов, - если доведет Аллах, об этом будет упомянуто особо. Может ли быть более ясное и очевидное свидетельство превосходства тюрок над сартами!». [А.Навои. Суждение о двух языках. Перевод А.Малеховой // А.Навои. Сочинения в 10 томах. Ташкент,1970, Х том, стр. 110].
Скорее всего, учитывая идеологический и этнополитический характер данного трактата А.Навои, Е.Э.Бертельс, предпочел охарактеризовать его как предсмертное завещание, написанное великим поэтом и государственным деятелем, на закате своего жизненного пути и адресованное будущим поколениям тюркской интеллигенции: «В самом конце 1499 года он берется за работу, которая по его мысли, должна была остаться своего рода завещанием среднеазиатским поэтам. Это интереснейшая «Мухакамат ал-лугатайн» («Тяжба двух языках»). …О культурном значении тюркских языков Навои заговорил первым и сразу же поставил вопрос на высоко научном уровне. После его выступления всякие сомнения в закономерности использования этих языков с культурными целями отпали раз и навсегда. Эта-то сторона деятельности великого поэта и позволяет нам считать его родоначальником узбекской литературы». [Е.Э.Бертельс. Избранные труды. Навои и Джами. Москва,1965, стр. 189, 192].
И если проследить дальнейшее развитие, как узбекской литературы, так и литературы других тюркских народов с уверенностью можно сказать, что призыв Навои был услышан, а его завещание исполнено. Исторические факты позволяют нам утверждать, что Шейбаниды, сменившие в Средней Азии Темуридов не менее ревностно относились к развитию литературы и тюркского языка. Одной из причин их покровительского отношения к развитию тюркоязычной литературы, как отмечает Т.К.Бейсембиев, было то, что узбекская кочевая знать в большинстве своем не владела персидским и арабскими языками, и свой интерес к литературе и истории, они предпочитали удовлетворять на родном для них турецком языке. Именно это и послужило толчком для появления в XVI-XVII столетиях многочисленных тюркских переводов ряда фундаментальных исторических хроник, а также философских и художественных шедевров написанных известными мусульманскими авторами различных эпох на арабском и персидском:
«В XVI – XVIII века отмечены развитием среднеазиатского тюрки как в функциональном, так и географическом смысле. Завоевавшие Мавераннахр в начале XVI в. кочевые узбеки во главе с Шейбанидами, а с начала XVII века – Аштарханидами были выходцами из Дешт-и Кипчака. Слабо владевшая персидским и арабским языками узбекская кочевая знать проявляла интерес к переводам с этих языков на близкий и понятный ей среднеазиатский тюрки. Поэтому, в XVI в. появились переводы таких крупных произведений на фарси, как толкование Корана «Тафсир-и Йакуб-и Чархи»; исторические хроники «Тарих-и Табари», «Джами ат-таварих» Рашид-ад-дина (два разных перевода) «Зафар-нама» Шараф-ад-дина Али Йазди (также два перевода); политический трактат «Насихат ал-мулук» Абу Хамида аль-Газзали. Сюда же, по-видимому, следует отнести целых три чагатайских сочинения персидского классика начала XIII в. Фарид-ад-дина Аттара «Тазкират ал-авлийа». Эта традиция сохранялась вплоть до XIX - начала ХХ в., когда в Хивинском ханстве на тюрки переводились не только персидские, но и турецкие и арабские сочинения». [Т.К.Бейсембиев. Среднеазиатский (чагатайский) тюрки и его роль в культурной истории Евразии (взгляд историка), стр. 81].
Появление в указанный период персидско-турецких, а также словарей различных наречий тюркского языка, безусловно, было связано с процессом интенсивного перевода, и это в первую очередь свидетельствует о значительно возросшей в ту пору роли чагатайского тюрки в культурной и общественной жизни в Средней Азии, Индии и Восточном Туркестане. Традиция составления таких словарей продолжалась до XIX века и сыграла важную роль в развитии тюркской филологии: «Великое культурное значение среднеазиатского тюрки ясно представляли себе его современники. С конца XV в. на Ближнем и Среднем Востоке существовала традиция составления чагатайско-турецких и чагатайско-персидских словарей, этих бесценных лексикографических памятников. Среди них наиболее полными были чагатайско-персидские: в XVIII в. – словари Мухаммад-Таки – бека Кара-Койунлу (Индия) и Мирзы Мухаммад Махди-хана Астрабади (Иран), а в XIX – словарь Фатх-Али Казвини, происходившего из тюркского племени Каджар». [Там же; стр. 88].
Однако наиболее веским и неоспоримым аргументом, доказывающим прочность позиций чагатайского тюрки в общественно-политической жизни Средней Азии, Восточного Туркестана и Индии XVI-XIX столетий являются дипломатические, и другие официальные документы, составленные на этом языке. За примерами вновь обратимся к Т.К.Бейсемдиеву:
«Значение тюрки было полезным в дипломатических контактах самых различных регионов. Так, известны письма золотоордынских ханов к турецким султанам XIV-XV вв., тюркоязычная переписка могольского правителя Шах-Джахана (16271658) и турецкого султана Мурада IV (1623-1640), письма на тюрки правителя Майсура (на крайнем юге Индии) Типу Султана (ум. В 1799 году) к османским властителям Абд ал-Хамиду I и Селиму III с целью добиться от них подтверждения своего султанского титула. В 1675 г. На тюрки была составлена грамота русского царя Алексея Михайловича императору Великому Моголу Аурангзебу с предложением об установлении дипломатических отношений между Россией и Индией. В свою очередь Аурангзеб выдал в конце XVII русскому купцу Семену Маленькому фирман на тюрки об освобождении его от пошлин при продаже русских и закупке индийских товаров. Кроме того, известна грамота персидского (Сефевидского – Э.А.) шаха Хусейна Петру I об отправлении C.Маленького из Ирана в Индию. Все три указанные грамоты опубликованы». [Там же; стр. 84-85].
В результате последовательного развития и обогащения после Амира Темура и Темуридов чагатайский тюрки раз и навсегда занял прочное место в литературной и общественно-политической жизни тюрков Средней Азии, и смог утвердиться в качестве одного из ведущих языков общения на огромном пространстве от Ирана до Индии. В конкуренции с персидским языком, тюркского удалось не только выжить, но и со временем превратиться в показатель образованности и культуры. Так, как многие среднеазиатские поэты XV-XIX веков, с целью продемонстрировать свою учёность и поэтический талант старались творить на обоих языках. [Там же; стр. 86].
Чагатайский оказал значительное влияние на развитие очень многих тюркских языков, в том числе и азербайджанского: «Современные языки (и соответственно литературы), возникшие на базе чагатайского языка (узбекский и уйгурский) или входившие в сферу его влияния (казахский, туркменский, киргизский, каракалпакский, ногайский, кумыкский, азербайджанский, татарский, крымско-татарский, таджикский и др.) во многом обязаны своим быстрым развитием в ХХ столетии именно этому языку и литературе на нем». [Там же; стр. 89].
Обобщив перечисленные факты, Амира Темура и Темуридов с уверенностью можно назвать идейным отцом и аккумулятором современного национального самосознания тюркских народов Средней Азии, в особенности же узбеков. Не будь Амира Темура и эпохи Темуридов, темпы развития тюркского языка оказались бы иными, более слабыми, а процесс становления и укрепления тюркского самосознания в этом регионе потребовал бы гораздо больше времени и усилий. Думаю, что люди, ставящие в вину Амиру Темуру ослабление позиций тюрков в связи с его войнами с ханом Золотой Орды Тохтамышем и Османским султаном Баязидом не должны игнорировать исторические факты. Ведь, как известно, именно Амир Темур несколько раз войском и деньгами помог Тохтамышу вернуть себе ханский престол в ходе межусобице в Золотой Орде, а тот несколько раз «отблагодарил» его предательством, за, что и был наказан. [Подробнее см.: В.В.Бартольд. Токтамыш. // Сочинения. Том V., стр. 564-568].
Что касается Баязида, известно, что Амир Темур, всячески пытался не допустить прямого столкновения двумя великими тюркскими-мусульманскими империями, однако, упрямство и грубое поведение османского султана свели на нет все усилия, направленные на дипломатическое урегулирование возникших противоречий между сторонами. Поэтому, оценивая деятельность и наследие той, или иной исторической личности, необходимо опираться на системный, полноценный и объективный анализ событий и эпохи, и полностью отбросить в сторону предвзятость, стереотипы или личные симпатии. Как говорил, известный римский историк Тацит – «Sine ira et studio», то есть «Без гнева и пристрастия»!
Эльдар Амиров
доктор философии по политическим наукам,
Старший научный сотрудник НИЛ Россиеведения
Азербайджанского университета языков
