Фронтовые воспоминания: карабахские дети
Дети — самое дорогое, что у нас есть. Крохотные и повзрослевшие, смешные и серьезные, они — центр Вселенной для своих родителей, и, думается, что самая большая миссия мироздания для родителей — сделать своих детей счастливыми.
Человеческая цивилизация уже достигла того уровня развития, когда в соответствии с принципами, провозглашенными в Уставе Организации Объединенных Наций, признание присущего достоинства, равных и неотъемлемых прав всех детей является основой обеспечения свободы, справедливости и мира на Земле.
Организация Объединенных Наций во Всеобщей декларации прав человека провозгласила, что дети имеют право на особую заботу и помощь. На основе чего и была провозглашена Конвенция ООН о правах ребенка — международный правовой документ, определяющий права детей.
Этот документ состоит из 54 статей, детализирующих индивидуальные права юных граждан в возрасте от рождения до 18 лет на полное развитие своих возможностей в условиях, свободных от голода и нужды, жестокости и других форм злоупотреблений. Конвенция о правах ребенка ратифицирована всеми странами — членами ООН, кроме США, Сомали и Южного Судана, а также Святого Престола и Островов Кука и Ниуэ.
Необходимость в особой защите ребенка была предусмотрена в Женевской Декларации прав ребенка 1924 года и Декларации прав ребенка, принятой Генеральной Ассамблеей 20 ноября 1959 года, и признана во Всеобщей декларации прав человека, в Международном пакте о гражданских и политических правах (в частности, в статьях 23 и 24), в Международном пакте об экономических, социальных и культурных правах (в частности, в статье 10), а также в уставах и соответствующих документах специализированных учреждений и международных организаций, занимающихся вопросами благополучия детей.
Организация Объединенных Наций во Всеобщей декларации прав человека и в Международных пактах о правах человека провозгласила, что каждый ребенок должен обладать всеми указанными в них правами и свободами без какого бы то ни было различия по таким признакам, как раса, цвет кожи, пол, язык, религия, национальное происхождение.
В Конвенции по правам ребенка ООН указывает, что ребенку для полного и гармоничного развития его личности необходимо расти в семейном окружении, атмосфере счастья, любви и понимания, и напоминает, что ребенок, ввиду его беспомощности, нуждается в специальной охране и заботе.
В специальной статье, в первом пункте записано: «Государства-участники признают, что каждый ребенок имеет неотъемлемое право на жизнь».
Так думают не только в Азербайджане, но и, безусловно, во всем мире.
Но, по всей видимости, кроме Армении.
Начиная писать о карабахских детях, вдруг ощущаешь спазм в горле, как смогли сепаратисты армянского происхождения, считающие свою страну «великой Арменией», поднять руку на детей?! Сотворенное зло навсегда останется позорным пятном на всем армянстве, проповедующем на государственном уровне идеи национал-сепаратизма, расовой дискриминации и религиозной нетерпимости. Ведь карабахских детей убивали только за то, что они были маленькими азербайджанцами, чьи верующие родители называли Бога именем Аллах.
Явер Алиев, которому в 1992 году едва исполнилось семь лет, рассказывает: « В тот вечер я не мог уснуть. В доме было как всегда темно, электричества не было уже давно, а свечи родители не зажигали, чтобы не привлекать освещенными окнами любителей пострелять из соседней армянской деревни. Когда началась стрельба, мы спустились в подвал соседа, где были еще другие соседи.
Я не любил там прятаться, было мало места, и девчонки все время плакали.
Вдруг прибежал старший сын соседей и закричал, чтобы мы все убегали, что армяне уже здесь, в Ходжалы. Мы побежали в сторону леса, вблизи финских домиков... Но не успели, в нас стали стрелять из автоматов, несколько человек сразу убили.
Все легли на землю, мама меня тоже заставила лечь. Подбежавшие армяне приказали, чтобы мы поднялись на ноги и выстроились в ряд, потом раненых отвели в одну сторону, а нераненых — в другую... Нет, я не там был ранен, в меня еще после стреляли...
Утром нас отвели в Ханкенди. Там, Ахмеду даи, месхетинскому турку, отрубили голову. Сперва они заставили его поднять руки, связали, а потом отрубили голову и стали играть ею. Как мячом. Что еще было? Дочь тети Ханум по имени Натаван застрелили из автомата, она много плакала... Натаван было два года».
В рассказ Явера, прерывистый, из-за того, что ему пришлось увидеть страшные кровавые сцены, вносит коррективы стоящая рядом с ним мать: «Когда нас захватили армяне, сразу потребовали, чтобы мы отдали им свои золотые зубы, серьги, кольца. У мертвых они снимали сами.
Здесь мы увидели, что из примерно сорока спасавшихся в живых остались четырнадцать человек. Один старик, Гумбатов Джамиль, став перед армянами на колени, умолял, чтобы сохранили жизнь его единственному сыну. Но они смеялись и тут же, на глазах отца, застрелили его сына Мугама.
На глазах у всех армяне с русскими солдатами стали издеваться над его дочерью, женой и невесткой. Потом их застрелили… Самого Джамиля Гумбатова хотели взять заложником, только он смотрел на них, смотрел, а потом упал мертвым, наверно, сердце разорвалось…
Утром нас привели в Ханкенди. Моего отца, Салыбова Рагима Худаверди оглу, куда-то увели, больше я его не видела. При нас отрубили голову месхетинскому турку, его отрубленную голову пинали ногами, потом отрезали уши и один армянин забрал их себе. Покойного звали Ахмед. На моих глазах убили двух внуков и невестку моей старшей сестры.
Двухлетнюю Натаван застрелили, чтобы не плакала, ее мать убили раньше... Мой племянник, сын сестры, и ее муж были сильно ранены, об их судьбе мне ничего не известно. Через несколько дней, когда нас вывели из подвала, чтобы везти на обмен, мой сын, семилетний Явер, увидел на земле, чуть в стороне, брошенный собаке кусок хлеба, он побежал, чтобы взять его, но армянин выстрелил в него из автомата. Его ранило в ноги в двух местах. До самого обмена я несла его на руках…»
Оруджева Хатира Тельман гызы, восемь лет. Хатира очень любила играть с куклами в дочки-матери. Под лестницей дома у нее был маленький закуток, где на кирпичиках стояла кукольная посуда, кроватка и даже маленький шкафчик, сделанный отцом для ее маленькой пластмассовой Айши, нарядные платья для которой Хатира шила вместе со своей мамой.
Место под лестницей было небольшое, зато безопасное, дом обстреливался с другой стороны, где окна выходили на соседнюю армянскую деревню. Тогда ей казалось, что весь мир так устроен, и когда взрослые в разговорах вспоминали прошлую, мирную жизнь, только плечиками пожимала — главное, чтобы в ее любимую куклу пуля не попала, а то она умрет, как Рамиль в прошлом году, пятилетний сын соседей.
До праздника Новруз оставался, как мама говорила, примерно месяц, и Хатира хотела успеть подготовить для куклы праздничный наряд, с чем и приставала к матери каждый день. Мама отвечала завтра, завтра, и в тот день, 25 февраля, тоже сказала — завтра. Но «завтра» вообще не наступило.
«...Мы уже спали, когда нас разбудили шум и гром, — вспоминает Хатира. — Когда я встала с постели, то увидела, что у соседей горит дом. Родители одевали моих маленьких сестричек, и мне крикнули, чтобы оделась и бежала. Возле дома уже была моя тетя Севиль, и соседи с двумя детьми, потом дядя Шаиг сказал, что надо бежать в лес.
Вначале и отец, и мать были рядом со мной, моя маленькая сестричка — Хаяла — была у матери на руках, а другая — на руках у отца. У какого-то села мы остановились и спрятались в снегу, в кустарнике.
Когда рассвело, отец заставил нас всех снова идти дальше. А мне не хотелось, я очень устала и хотела спать. Холода я уже не чувствовала. Вдруг со стороны какой-то мужчина что-то нам крикнул. Мама тоже закричала: «Это армяне, бегите!»
Мы все побежали в разные стороны, но сзади стали стрелять. Первой застрелили мою маму, она упала. Потом убили отца. Потом убили тетю Севиль.
Я легла рядом с мамой, она была в крови и тихо говорила мне, чтобы я несла дальше маленькую сестренку. Потом она замолчала. Я положила на спину сестренку и хотела ползти дальше, но когда стала двигаться, снова стали стрелять. Хаяла сначала плакала, потом перестала. Я хотела посмотреть, что с ней, но меня вдруг что-то обожгло в спину.
Мне больно не было, просто ничего не помню, ведь меня немножко убили...
Один раз увидела, что меня кто-то несет, но кто — не видела...»
На раненую Хатиру наткнулись ходжалинцы из другой группы, выходившие в сторону Агдама. Увидев подтаявший от дыхания снег возле лица, поняли, что маленькая окровавленная девочка еще жива. Не смогли ее оставить и вынесли с собой в Агдам.
В госпитале врачи обнаружили у Хатиры огнестрельные ранения в плечо и в грудную клетку, было задето легкое, произошло кровоизлияние плевры, пулями были перебиты ребра. Это настоящее чудо Аллаха, что Хатира выжила. Единственная из всей семьи.
Абдуллаева Вусаля, четыре года. Люди, скажите, разве можно стрелять в четырехлетнего младенца?! Что можно спросить у Вусали? Как об этом писать? Разве возможно четырехлетней малышке ампутировать ногу в результате огнестрельного ранения?! В истории известны случаи, когда звери, хищники, встречая в лесу беспомощного младенца, берут его в свою стаю, выкармливают… Звери — да. Но не армяне.
Двадцатичетырехлетняя мать, прижимая к себе малышку Вусалю, рассказывает: «...В тот день я осталась в доме отца. Мы спали, когда поднялась стрельба. Я в окно увидела, что все горит. Мы бросились к соседям, у которых обычно прятались во время перестрелки.
Сын соседа, Вугар Ибрагимов, прибежал к колодцу и сказал, что надо сейчас же бежать, что армяне не просто стреляют, а идут с русскими танками. Бежало очень много людей, все. Здесь были мой отец и моя мать, моя сестра и две мои дочери, еще племянник, сын брата. Мы два дня прятались в лесу, в снегу. На третий день нас окружили. Моя бабушка, Гасанова Гейчак, тут же умерла от разрыва сердца.
Отец снял пиджак и набросил на нее. Мы побежали, в нас стреляли. Оставляя на снегу мертвых и раненых, мы продолжали бежать. Когда добежали до подножия какой-то горы, моя сестра, семнадцатилетняя Лятифят Абдуллаева, сказала, что она больше не может бежать, села на землю. Я страшно на нее рассердилась... я сказала отцу, чтобы он убил ее, что она нас хочет выдать... Отец взял Лятифят на руки и сел на землю... О Боже, она умерла... Отец накрыл ее рубашкой... мы побежали. Вдруг отец остановился, сказал: «О, Аллах, смилуйся над детьми», — и упал — умер. Труп моего отца Гасана Гасанова остался там лежать, мне нечем было его накрыть...
Нас осталось три сестры: двадцатитрехлетняя Тазагюль, двадцатилетняя Хадиджа и я с двумя маленькими дочерьми, еще мой племянник. В нас снова стали стрелять, пуля попала в четырехлетнюю Вусалю. Армяне подошли к нам и сразу же отняли серьги и у кого были — кольца. Сначала отвели нас в село Пирджамал, потом на грузовике отвезли в Ханкенди.
Там было много девушек, бородачи и солдаты измывались над ними, как могли... Потом нас привезли в Аскеран, у моей дочери, где рана, стало все гнить, она все время теряла сознание... Потом нас, пленных, армяне на что-то обменяли. Вусале в госпитале ампутировали ножку. Знаете, она больше не может плакать и разговаривать… только смотрит на меня…»
Эти записи я делала в девяносто втором году. Тогда в Агдаме, встретив ходжалинцев, мне казалось, что мир перевернулся. Я бродила по городу с фотоаппаратом, диктофоном, с пишущей машинкой, не зная, чем и как им помочь.
Но чувствовала, что просто должна быть рядом, максимально документировать эту трагедию, чтобы потом когда-нибудь рассказать всему миру чудовищную истину. Все, что я увидела и узнала о трагедии Ходжалы, вошло в меня, проросло через мое сердце и душу.
Раз я живу сегодня, оказалась именно на этой земле, видела именно то, что я видела, то именно поэтому осмелилась взять на себя свидетельство очевидца. Опровергнуть меня никто не сможет, так как я хочу лишь просто рассказать, как это было…
Татьяна Чаладзе,
заслуженный журналист
Азербайджанской Республики
