Наша история. Кямран Гусейнов: «История о том, как в 1943 году он провез из Баку на Южный фронт и обратно одинокий вагон, просится на экран...»
Завтра ему исполнилось бы 100 лет. Кямран Гусейнов – явление в азербайджанской истории.
Его деятельность уникальна, его жизнь, как захватывающий роман. Он занимал высокие посты в СССР, сталкивался с самыми крутыми руководителями эпохи: Мир-Джафар Багиров, Никита Хрущев, Алексей Косыгин, Фидель Кастро, Че Гевара, Хо-Ши-Мин, Хуари Бумедьян. Его высоко ценил Гейдар Алиев, трижды вручив высокие награды родины.
Он познал вкус борьбы и компромиссов. Он строил Сумгаит, Мингечаур, Нефтечала, возводил здравницы в Истису, Нафталане, Шуше, прокладывал дороги в горах Хартиз. Он побывал на всех континентах: налетал столько, сколько бонусных километров хватило бы на полет до луны. По его служебным командировкам можно составить дорожную карту его карьеры, такая своеобразная география биографии.
Мне посчастливилось с ним встречаться. Мимолетно на приемах, праздничных мероприятиях, пресс-конференциях. На короткие интервью и на длинные беседы. Несколько дней ищу следы этих встреч: роюсь в архивных материалах, слушаю старые записи. В последний раз мы встретились в начале двухтысячных годов у него дома.
Кямран Асадович уже отошел от дел, ему было под девяносто, он немного болел. Но встал мне навстречу, крепкий, подтянутый. Суровое лицо, высокий лоб, решительный подбородок, изучающий взгляд. Голос с небольшой, но приятной хрипотцой. И удивительная благожелательность. Пожалуй, благожелательность привлекала в нем больше всего.
Помню, я еще подумала, не зря его считают лучшим переговорщиком столетия в отстаивании интересов страны на всех уровнях. О его умении сглаживать острые углы и мирить противников рассказывали чудеса. О том, как на конференции в Танзании отстоял право на участие великого поэта Назыма Хикмета.
Как во Вьетанаме примирял враждующих китайцев с европейцами. Как улаживал отношения между Фиделем Кастро и Абделем Насером. Как председатель ВЦСПС Гришин посылал Кямрана Гусейнова на совминовские совещания вместо себя, чтобы избежать конфликта с суровым Косыгиным.
- Никаких чудес, – блеснул глазом Кямран Асадович, – просто я хорошо понимаю, что лезть на рожон ни к чему. Все эти люди – хорошие руководители. Но каждый из них считает себя важнее своего оппонента. Если попытаться поставить позиции вровень, амбиции исчезнут, и найдется выход из кризиса. Иногда мне это удавалось.
Кямран Гусейнов был незаурядной личностью, это признавали и соратники, и оппоненты.
Своими деловыми и человеческими качествами он выделялся даже на фоне выдающихся деятелей того времени.
В нем удивительно сочетались: талант инженера, великолепного организатора и обаятельного человека, интересного собеседника, веселого участника застолий, знающего цену хорошей шутке. Недаром его выбирали тамадой на международных тусовках.
А о его организационных подвигах ходили легенды. История о том, как в 1943 году в самый разгар крымской мясорубки он провез из Баку на Южный фронт и обратно одинокий вагон, уже давно просится на экран.
Представьте, фашисты взрывают поезда, громят железнодорожные пути, стирают с лица земли целые станции, а Гусейнов водит свой вагон меж огней, под огнем, прицепляя его ко всему, что движется. Его отцепляют в какой-то степи, а он снова появляется в неожиданном месте. А кто в вагоне? Самед Вургун, Мехти Гусейн, Алиашраф Ализаде, Ахмед Джамиль, Хагигет Рзаева, Кязим Кязимзаде и другие… Ничего себе имена! Ничего себе компания! Целое национальное достояние. Они едут вдохновлять азербайджанскую дивизию перед решающим наступлением. Настоящая военная одиссея! Покруче, чем “Отец солдата”. Маршал Толбухин, когда вагон появился в его дислокации, был потрясен: “Это невероятно! Этого быть не может! Как вам это удалось? Как?!” И долго жал ему руки.
У меня тоже было много вопросов к Кямрану Асадовичу. Он отвечал охотно. Для людей вроде него возможность пережить заново прошлое имело свою привлекательность. Он тогда закончил свои мемуары “Летопись одной жизни”, и его волновала реакция читателей. Эти воспоминания открывают широкое поле для беспристрастного анализа азербайджанской истории очень непростого периода, который подвергается критике ревизионистов разного толка.
Но, как известно, у времени нет судей, есть только свидетели. И люди, по которым можно следить за судьбой человечества. Пересматривая сейчас эти материалы, я решила оставить все, как есть: интервью от первого лица и в настоящем времени, словно Кямран Гусейнов, этот скромный, сдержанный, талантливый человек никуда не уходил. Наш разговор начинаю издалека.
ПУТЕШЕСТВИЕ В ДЕТСТВО
- Самое заветное место на земле?
- Село Черели, или Чийелекли, что в горах Хартиз в Губатлинском районе, там я родился. Свое название оно получило от Чийелек – ежевика, которая к началу лета покрывала все поляны вокруг. Благодатный край. Земля здесь плодородна, реки полноводны. А запахи такие душистые – голова кружится.
У нас был хороший род. Дед по отцу читал на фарси, арабском, исполнял обязанности моллы. Дед по матери был из бекского рода, многие его родные получили образование за рубежом, имели тесные связи с Ираном и Турцией. У нас был добротный дом, который отец построил своими руками.
Но потом началась армяно-мусульманская война, армяне напали на Черели, спалили дома. Погиб мой отец, и все заботы о семье легли на плечи матери, так что трудиться я начал с восьми лет. Кому-то плел корзины, косил траву, помогал ставить изгородь. Платили мне натурой – молоко, яйца, цыплята, фрукты. Все помощь семье. Каждое лето мы перебирались на эйлаги в Кафанские горы, тогда там в основном жило азербайджанское население. Осенью возвращались в Черели. Только мы стали приходить в себя, как наступила коллективизация. Наша семья тоже записалась в колхоз. Мне поручили пасти колхозное стадо.
- И ружье дали?
В том-то и дело, что нет, наоборот, отняли у населения силой. Власть боялась “врагов народа”, даже берданки не оставила. А в тот год волки стаями нападали на село. Наш дом был на отшибе, и я слышал по ночам, как они бегали во дворе. Расскажу один эпизод. Я отвез на помол два мешка зерна в соседнее село. Возвращался под вечер. Пошел снег.
Идти еще километров шесть-семь. Слышу, волки за моей спиной. Сердце – в пятки! Я – на фисташковое дерево, что стояло на дороге. Как взлетел на макушку, не помню. Волки столпились внизу, не хотят упускать добычу. Так я всю ночь просидел, обмотавшись ветками, чтобы не свалиться.
Мне рано пришлось покинуть родное село, но оно остается для меня самым дорогим уголком на свете. Сейчас Черели в оккупации, под вражеской пятой армян… Это моя боль. Но я верю, что настанет время, когда все наши оккупированные земли будут освобождены, и исконные жители возвратятся к своим очагам.
МОИ УНИВЕРСИТЕТЫ
- Как вы оказались в Баку?
- Помню, в начале тридцатых из Баку в наш район приехала делегация – приглашали молодежь на работу в нефтяной отрасли. На семейном совете решили, что ехать мне надо. Мама дала на дорогу полтинник, торбу с одеждой, четыре лаваша, совет быть бдительным, и я поехал. Привезли нас в Азнефть. Набились во двор, там и переночевали прямо на асфальте, положив торбы под голову. Наутро нас разобрали какие-то начальники. Я попал на строительство сажевого завода в Говсанах. И началась моя рабочая эпопея: помощник кузнеца, кузнец, слесарь. Параллельно пошел в школу, которая находилась в Бина. Каждый день после работы четыре километра туда, четыре обратно.
Начал я с первого класса, к концу месяца меня перевели во второй, к концу учебного года я завершил четвертый. Вместе со школой я окончил и профессиональные курсы. Стал работать прорабом на ударной стройке. Скоро меня послали в Харьков на курсы повышения квалификации. И тут я стал мечтать о высшем образовании.
Подал документы в промышленную академию. Она давала возможность учиться с сохранением рабочей зарплаты. Конечно, я замахнулся высоко, мой возраст и ранг не позволяли рассчитывать на удачу.
В академию направлялись только руководящие работники, директора заводов. Но я был полон энергии и надежд. Блестяще выдержав вступительные экзамены, стал студентом и первым выпускником новой Бакинской промышленной академии. Вот такой путь я прошел меньше, чем за 10 лет.
КЯМРАН И ЗЕЙНАБ
В 1940 году пришла к Кямрану любовь. Ее звали Зейнаб. То есть он знал ее еще в юности. Как-то перед отъездом в Баку он на день заезжал в деревню Хал к своей тетушке Местанат, и ему приглянулась ее дочь, такая симпатичная, скромная девочка. В бакинской круговерти, особенно когда было очень трудно, он часто вспоминал ее и даже видел во сне. А однажды дядя вдруг сказал ему: “Тебе пора жениться, Кямран. Поезжай в наши края, может, найдешь там свое счастье”. Он сразу вспомнил о Зейнаб. “Придумал я какой-то предлог, рассказывает Кямран Асадович, – и отправился в село Хал. С большими “закавыками” удалось увидеть Зейнаб. Прежний образ не потускнел, наоборот. Но когда я заикнулся о серьезных намерениях, родственники в один голос: “Узнает Мир-Садых, ее отец, – прибьет тебя”. Тогда я сам стал своим сватом”.
Очень скоро они поженились, он привез молодую жену в Баку. Они прожили в мире и согласии до конца ее дней. Они были опорой друг другу во всех жизненных перипетиях, которые выпали на их долю. Сколько горя они вынесли, когда погибли пять их первенцев.
И все-таки Зейнаб ханум, вопреки обстоятельствам, нашла в себе силы, родила и вырастила двух сыновей – Эльдара и Айдына, и трех дочерей – Гюльсур, Хиджран и Рейхан. Кстати, когда Кямран Асадович рассказывал о жене, лицо его посветлело: “Она такая молодец. Иногда я был в командировках по полгода, но был уверен, что с детьми все будет в порядке. Зейнаб ханум – прекрасная мать”, – и такая вдруг теплота появилась в голосе, даже хрипотца стала глуше и гуще.
“СОРОКОВЫЕ, РОКОВЫЕ, СВИНЦОВЫЕ, ПОРОХОВЫЕ”
В сороковом году в жизни Кямрана Гусейнова происходит важное событие, которое кардинально изменило направление его деятельности. Его вызвали в ЦК Компартии на аудиенцию к Мир-Джафару Багирову. Хозяин республики разглядывал его всерьез, по-деловому, спросил: “Ты откуда”? “Из Губатлы”. “Чингиза Илдырыма знаешь?” “Нет”. “Он твой земляк. И враг советской власти”. Помолчали. Багиров задержал взгляд на медали “За трудовую доблесть” и “Знак почета”, которые украшали грудь двадцатисемилетнего инженера. Потом, выдержав паузу, сказал:
- Нам предстоит в Сумгаите создать важный промышленный объект. Это проект века. Он принесет большую пользу развитию индустрии республики. У нас нет металлов, алюминия, каучука. Впредь все это будет. Вам поручается создать трест и начать строительство нескольких заводов. Приступайте к делу безотлагательно.
Сумгаит был объявлен форпостом социализма, и Кямран переселился на стройку. Обувь – в глине, одежда – в песке и каких-то технических маслах. Он сутками вышагивал по стройке, которая растянулась на километры. Это была адская работа. И вдруг остановка на полном ходу…
(Продолжение следует)
Газета «Зеркало» Надежда Исмайлова
