Карабахский конфликт в ракурсе постмодернизма: культурные основания предвзятых интерпретаций

О Карабахском конфликте написано так много (в поисковой системе Google, только на русском языке, - 1 400 000 ссылок, еще больше на английском - 1 550 000), что, кажется, едва ли возможно, не заимствуя чьей либо истории, сказать что- то новое.

Однако, я все же решил вновь обратиться к этому конфликту, правда, на сей раз,  в качестве исследователя не самого конфликта, а одной из интерпретаций этого конфликта, представленной в недавнем видеорепортаже русской редакции  Би-би-си, который называется «Карабах: история пишется в двух версиях» (речь идет о видеорепортаже  от 18 апреля 2011 года  «Карабах: история пишется в двух версиях»,  подготовленном  корреспондентом русской редакции Би-би-си  Олегом  Болдыревом).  Почему я решил обратиться к этому репортажу? Во всяком случае, не только потому, что этот репортаж, претендующий на нейтральность,  является еще одним примером предвзятости (сознательно или нет - это уже другой вопрос), присущей подавляющему большинству того, что написано, пишется, и, вероятно, еще будет написано о Карабахском конфликте. Мое намерение несколько более амбициозное – на примере данного репортажа, показать некоторые культурные основания (конечно, могут быть и политические и иные основания для предвзятых толкований, но мы их здесь касаться не будем), лежащие в основе подобного рода интерпретаций Карабахского конфликта.

Социальный конструктивизм и нарративный анализ

В решении поставленной задачи нам помогут те новые способы понимания и анализа социальных феноменов, которые возникли в современную эпоху, принятую называть постмодернизмом. В частности речь идет о взгляде на социальную действительность как процесс социального конструирования (Berger, P. and Luckmann, T. (1966). The social construction of reality).  Опираясь  на этот взгляд, было развито представление о том, что функционирование разных форм знания можно понять только через рассмотрение их нарративной, повествовательной природы.

По этой причине,  конец ХХ века ознаменовался началом «нарративного поворота» в социальных науках, возникновением новой социальной эпистемологии уделяющей особое внимание разным формам нарративов. Вкратце сформулируем некоторые постулаты новой эпистемологии:

1. События, факты, история – есть продукт нашего повествования. В ином случае, они  нам недоступны (Berger, P. and Luckmann, T. Op.cit.);

2. В свою очередь, всякое повествование является результатом определенного конструирования (Martin, W.(l986) Recent theories of narrative. Ithaca: Cornell University Press);

3. При этом, всякое повествование всегда содержит интерпретацию (Gergen  K.J. Narrative, Moral Identity and Historical Consciousness: a Social Constructionist Account);

4. Чем искуснее построено повествование, тем оно кажется более вероятным, происходившим в действительности (Bennett,W.L. & Feldman,M.S.(l98l) Reconstructing reality in the courtroom. New Brunswick, NJ: Rutgers University Press).

5. Зрительные и звуковые (музыка, голосовой тон ведущего, окружающий фон и т.п.) образы масс-медиа могут нести в себе значительное смысловое содержание, порой равное по значимости текстовому сопровождению (Kress, G., Van Leeeven, Th.(1996). Reading Images: The Grammar of Vissual Design. New-York: Routlege, 289 p.).

Опираясь на эти постулаты, рассмотрим  вышеотмеченный репортаж.  В качестве методики анализа мы используем разработанную нами и представленную  в других работах т.н. методику «хронотопирования» (Garagozov (Karakozov), R. (1996). Development of sense comprehension in reading. SPIEL: 13, H.1, pp.114-123).  Суть методики в следующем: мы разобьем текст повествования на отдельные блоки или темы, которые  являются законченными высказываниями по теме. Далее выявим те смыслы, которые в них содержатся, затем обобщим их и  определим общий смысл данного повествования. В данном случае, нашу задачу облегчает то обстоятельство, что перед нами материал, подвергнутый монтажу, то есть буквально «собранный»  из элементов, что облегчает нам задачу по «разбивке» на фрагменты (эпизоды).

Объект исследования: «Карабах: история пишется в двух версиях»

Репортаж начинается  с видеоряда, соответствующего звучащим за кадром словам (Поскольку данный видеорепортаж не имел  письменной текстовой копии (транскриптов), нам пришлось, максимально сохраняя стиль высказываний, перекладывать его в письменный  текст, который дан италиком. Некоторые слова и фразы в письменном  тексте подчеркнуты нами в целях анализа и привлечения внимания читателя. В скобках даются наши комментарии и разъяснения к переложенному тексту):

«Гранатовые деревья дичают, но помочь им  нельзя. Местные жители знают, что тут заложены мины. Этот чернеющий сад хранит следы войны  уже 20 лет. Соседнее поле уже проверили. Там было 5 мин и несколько снарядов. Но таких полей в Карабахе много». Смысл, данного фрагмента, представляющего собой начало повествования, может быть условно обозначен как «трудность ведения сельского хозяйства в Карабахе».

Далее, голос, сопровождаемый кадрами перестрелок, затем женщин (азербайджанок), оплакивающих на свежевырытых могилах погибших, и грузовых автомобилей, заполненных беженцами (также азербайджанцами), продолжает: «Сначала были драки булыжниками и палками, затем начались перестрелки, потом  в подмогу к «калашниковым» пришли пушки и танки, украденные или купленные на советских военных базах. В итоге в этой войне сошлись армии никем не признанного Карабаха  и Армении, с одной стороны, и Азербайджана, с другой. Вражда двух некогда братских республик унесла, по меньшей мере, более 20 000 жизней, более миллиона человек стали беженцами». Данный фрагмент, бесстрастно сообщающий статистику потерь, может быть условно обозначен,  как «эскалация конфликта и потери». Правда, здесь умалчивается о причине, породившей  конфликт, в результате, у непосвященного зрителя, слушателя может создаться впечатление, что люди внезапно прониклись ненавистью друг к другу и кинулись убивать друг друга. Умалчивается также и то, что подавляющую часть беженцев составили именно азербайджанцы, изгнанные со своих родных земель.

Далее, голос за кадром сообщает: «Сейчас столица непризнанной Нагорно –Карабахской республики похожа на любой другой провинциальный центр. Но стоит свернуть с главной улицы, и недавняя история напоминает о себе (идут кадры стен домов со следами от  пуль и снарядов). Столица в долине, в 10 км на вершине город Шуша. За три дня в сентябре 1988 армяне ушли из Шуши, а азербайджанцы покинули Степанакерт. Образовалась линия фронта. Из Шуши по Степанакерту  стреляли ракетами «Град» (видеоряд – стрельба из «Града», люди прячутся по домам) по ночам жители прятались в убежища, утром пытались  посмотреть, что осталось от домов (видеоряд –  две средних лет женщины армянки,  которым  репортер задает вопрос:) «Как вы вообще вы ходите по улицам» - (Ответ одной из женщин:) «вот целый час стою, не могу доехать ни домой, ни на работу». Данный фрагмент, всецело сосредоточенный  на превратностях жизни армянского населения Степанакерта во времена «горячей» стадии конфликта, может быть обозначен как «кризисная ситуация в Степанакерте, вызванная обстрелом из Шуши». В следующем фрагменте, с показом танка в кадре,  нам сообщают «На подступах к Шуше стоит танк, начавший победное наступление армян на Шушу 19 лет назад. Но напоминаний хватает и так. Жизнь Шуши едва ли можно назвать городской. Впрочем, тут хотя бы живут, а многие дома омертвели навсегда.  Руины этой мечети и брошенной машины бронепехоты немногое, что напоминает о предыдущих обитателях. Самое важное для идентичности армян уже восстановлено  ( в кадре армянская церковь).  Когда епископ Паркев вернулся в Шуши (репортер почему-то произносит название города Шуша на армянский манер - Шуши), в полуразрушенном храме Христа Спасителя был  тот самый склад «градов». Церковь отстроили. (Впервые в кадре появляется репортер). Епископ уверен, что за ней преобразится и весь город. Шуши, по его словам, превратится в культурный центр Карабаха. И мир будет возможен».  Примечателен, как словесный выбор повествования («многие дома омертвели навсегда», «Руины этой мечети и брошенной машины бронепехоты немногое, что напоминает о предыдущих обитателях», «Самое важное для идентичности армян уже восстановлено»), так и изобразительный ряд данного фрагмента: полуразрушенная мечеть и отстроенная и показанная «во всей красе» армянская церковь. Все это в полной мере позволяет обозначить данный фрагмент как «преодоление кризиса благодаря захвату города Шуша и изгнанию предыдущих обитателей (азербайджанцев)».

Однако судя по следующему фрагменту, армянам успокаиваться  еще рано. Идиллию нарушает Азербайджан, «почему-то» не желающий смириться   со сложившимся положением вещей. Так, повествование продолжается: «Но, как и все тут, епископ считает, что  первый шаг навстречу должен сделать Азербайджан. (В кадре епископ Паркев говорит) «Пока ситуация не разрешится, ни у кого никакой уверенности нет, конечно. Возобновятся военные действия или нет, потому что мы часто слышим со стороны  лидера  Азербайджанской республики все время агрессивные выпады. Но, если мы  идем ради мира на компромисс, то компромисс должен быть обоюдным. Но сегодня президент Азербайджана выдвигает абсолютно максимальные требования, там просто даже не пахнет компромиссом».  Данный  фрагмент может быть обозначен как «не желающие смириться, неуступчивые азербайджанцы, мешают мирной и спокойной жизни». Далее повествование продолжается так: «Этот дом занят» (в кадре - надпись по-русски на воротах дома). Шуша армянская, карабахцы (термин  употреблен некорректно, поскольку азербайджанцы Карабаха также считаются карабахцами; правильнее сказать,  армяне Карабаха),  считают, что история уже переписана. На окраине города дом знаменитого азербайджанского композитора Бюльбюль оглы. В саду бюст его отца, развороченный взрывом.  Теперь тут живет почтальон Люда из Степанакерта, Но там ее дом был уничтожен снарядом. «Как вернуться, куда, если квартиры нет» - говорит Люда.  «То есть, ее снесло начисто?» -   задает вопрос корреспондент.   «Да, только земля видна», - отвечает почтальон Люда». Данный фрагмент может быть обозначен как «обживание армянами Шуши».   Итак, до сих пор, мы видим и слышим голоса армянской стороны. В следующем эпизоде мы, в первый и в последний раз в репортаже, слышим голос азербайджанцев, в лице Бюльбюльоглы,  который успевает сказать: «Конечно, очень  тяжело видеть отчий дом», как его речь заглушается голосом корреспондента за кадром: "Бюльбюльоглы - посол Азербайджана в России. Он, что уникально для азербайджанца, сумел навестить свой отчий дом.  Два раза был в Шуше с делегацией деятелей культуры, пообщался  с нынешней хозяйкой дома. Говорит, что беседовали спокойно. Но персональная позиция – одно, а официальная позиция посла – другое». И  вновь в кадре Бюльбюльоглы, который говорит: «Когда говорят о компромиссе – в чем заключается компромисс? Отдать кусок своей земли, сказать, идите, живите, как хотите? Какой компромисс нам предлагают? Мы предлагаем компромисс. Что мы в составе Азербайджана готовы видеть, вот тех армян, которые там живут, совместно с азербайджанцами, которые там проживали, в рамках самой высокой автономии. Это  единственный выход из этой ситуации. Но для того, чтобы подойти к ней, нужно вначале вернуть оккупированные территории, занятые силой огня. Сегодня, именно добрая воля азербайджанского руководства, азербайджанского президента позволяет решить этот вопрос мирным путем. Потому, что настроения среди людей, я могу сказать вам откровенно уже, как бы  общество созрело. Хватит, надо эту проблему решать». В данном фрагменте, в лице Бюльбюльоглы, впервые, хотя и с перебивками, дается голос  противоположной стороне конфликта, т.е. азербайджанцам. Подспудный смысл, который можно вынести из комментариев репортера, можно определить так: «на личном уровне азербайджанцы могут  общаться  и мириться с армянами, но официальная, непримиримая позиция  государства не позволяет».

Далее повествование вновь возвращается в Степанакерт  (видеоряд: аэропорт в Степанакерте; голос за кадром): «Вот новая точка напряжения. Аэропорт в  Степанакерте, впервые за  20 лет, готовится принять  гражданские рейсы. Восстановлена разрушенная снарядами  посадочная полоса и вначале мая, из за гор, из Армении сюда прилетит самолет. Баку протестует,-  отколовшаяся община не может распоряжаться  небом Азербайджана. Карабахцы отвечают -  эти земля и небо – их.  В кадре появляется фигура одного из  местных армянских руководителей, который говорит: «Карабахцы имеют свой главный вопрос- это будущее НКР. Если мы найдем решение для будущего статуса нагорно-карабахского конфликта, мы уверены, что это не может быть ниже сегодняшнего статуса, то все остальные вопросы, которые являются результатом или может быть следствиями  Нагорно Карабахского  конфликта, намного легче найдут свое разрешение». Данный фрагмент может быть обозначен как «восстановлению жизни в Нагорном Карабахе  мешает Азербайджан».

В следующем фрагменте, повествование, идущее от  ведущего, начинается, чуть ли не эпически: «Когда пришла пора защищать свое родное село, Александр (в кадре появляется инвалид на костылях) поднялся на эти холмы и вместе  держал оборону против врага, засевшего на соседних высотах». Далее идет фраза, которая, впрочем, не совсем  стыкуется предыдущей:  «В феврале 1992  по этой долине потянулись беженцы из села Ходжалы».  (Неясно, почему азербайджанцы из Ходжалы стали бежать из него, если речь до этого шла о защите армянами  своего села). Дальше мы видим и слышим,  как уже Александр говорит в кадре: «И вот когда они проходили в сторону Агдама, азербайджанцы начали нас атаковать. И артобстрел пошел».  (Здесь вновь,  нестыковка с предыдущим утверждением. Трудно вообразить, как беженцы из Ходжалов,  могли бы атаковать заранее подготовленные позиции армян. Видимо понимая шаткость данного утверждения, ведущий заявляет): «Александр говорит о самых кровавых событиях той войны. Но, это только одна из двух противоположных версий того, что случилось. За два дня около 500 жителей Ходжалы погибли  или умерли от обморожения позже. (Видеоряд - азербайджанцы, плачущие над телами погибших жителей Ходжалов). Армяне утверждают, что из толпы беженцев стреляли. Азербайджанская  сторона уверена, что мирных жителей преднамеренно уничтожили. Карабахцев возмущают эти утверждения. Обвинения того, что многих жителей добивали в упор, они называют вымыслом». Этот  фрагмент может быть обозначен как «есть разные версии того, что случилось в Ходжалах».

Данный фрагмент заслуживает особого внимания, поскольку является одним из ключевых элементов репортажа.  Дело в том, что хотя сам репортаж назван как «Карабах: история пишется в двух версиях», но только в этом фрагменте из уст ведущего мы впервые узнаем, что существуют «противоположные версии того, что случилось». Это утверждение, как мы полагаем, имеет особое значение для понимания всего повествования, о чем, мы будем говорить более детально чуть дальше. Вернемся, однако, к репортажу. Далее ведущий сообщает: «Следы боев такие, как будто все это было вчера. И ярость, с которой отстаивают свою правду армяне и азербайджанцы, тоже нисколько не угасла. Полтора десятилетия после войны история по-прежнему пишется в двух вариантах. Там на утесе, памятник одному из 60, погибших армянских бойцов. Тропа лежит мимо позиций, на которых в течение 4 лет окапывались то армяне, то азербайджанцы. Александр считает, что лучше не ворошить прошлое и мирное соседство получится. Но как всегда не без условий. (Алесандр говорит): «Никогда опять копаться в прошлом к хорошему не приводит, хорошего опять копаться в прошлом. Тот, кто копается в прошлом все равно выходит. Самое лучшее, договориться. Договориться как, что мы будем независимо жить. Пусть они себе живут. Это наша земля, мы отсюда никуда не уйдем».   Этот фрагмент может быть обозначен как «не надо копаться в прошлом, азербайджанцы должны согласиться на наши условия». Далее нам сообщается: “И в истории копаются, иногда буквально.  Историк Ваграм Варицян (появляется  в кадре)  привел меня к развалинам города Тигранакерта. Вот тут основы церкви 5-6 века. На горе цитадель, основанная в 1 веке до нашей эры. Казалось бы, мирная археология, но Варицян не отрицает, что есть и политический подтекст. Надо доказать, что и здесь в равнинном Карабахе издревле жили армяне. У подножия древнего города свежая история. Цепь не затянувшихся травой окопов. Тут спят древние камни. Там два врага стоят вплотную». (Этот фрагмент, содержащий  исторический экскурс сомнительного характера, чего стоит признание Варицяном существования политического подтекста археологических изысканий, может быть обозначен как «Карабах есть древнеармянская земля». Далее, вновь появляется ведущий, заявляющий): «Там, на горизонте, где горы, находится одна из самых хорошо укрепленных границ в мире, так называемая линия соприкосновения между Нагорным Карабахом и Азербайджаном. Война была остановлена в 1994 году, когда стороны  прекратили  стрельбу. Но конечно, никакого соприкосновения там нет. Десятки тысяч солдат с обеих сторон разделены сотней метров минных полей.  ( Вновь голос ведущего за кадром): И эти десятки тысяч солдат по-прежнему пребывают в полной боевой готовности».  Смысл: «Кризис еще не миновал полностью». (В кадре появляется В.Казимиров (Экс-сопредседатель Минской группы ОБСЕ от России, дипломат в отставке, который известен своей проармянской позицией, проявляемой в призыве к азербайджанцам исходить из сложившихся реалий и признать «статус кво», сложившееся в ходе войны): «Безусловно, я, конечно, считаю,  достижимым мирное урегулирование. Но для этого надо,  прежде всего, вопрос номер один….Исключение возможности возобновление военных действий. Как только будут исключены военные действия, у азербайджанцев не останется ничего другого, как искать развязки за столом переговоров, а у армян – никаких аргументов, удерживать те территории, которые они зах…(быстро исправляется)  заняли в ходе военных действий».  Этот  «миротворческий» призыв к азербайджанцам со стороны Казимирова, есть, по сути, призыв к «азербайджанцам признать и смириться со сложившимся на данный момент положением». Далее вновь мы слышим голос ведущего: «Там в дали разоренный город Агдам, подаривший советской стране знаменитый портвейн. До войны тут жило почти 30000 азербайджанцев. Во время войны отсюда из орудий стреляли по армянским позициям. В 1993  десятки тысяч агдамцев стали беженцами. Советская конституция, вот тут (в кадре полуразрушенная стена дома) ее, судя по всему, восхваляют, ничем не могла помочь им. Город разобрали на кирпичи. Теперь для карабахцев этот мертвый ландшафт всего лишь часть оборонного комплекса, который держит пушки врага на безопасном расстоянии». Данный фрагмент примечателен тем, что продолжает армянскую версию событий (Во время войны отсюда из орудий стреляли по армянским позициям). Но почему-то именно  «десятки тысяч агдамцев стали беженцами». Смысл данного эпизода: «Агдам был уничтожен потому, что азербайджанцы стреляли по армянам». И наконец,  заключительная фраза ведущего: «Люди на этой земле могут часами говорить о том, что происходило на этой земле 200 или 500 лет назад. Но на вопрос, каким будет будущее, рассуждают неохотно (в кадре - цветет дерево), разве что сравнят Карабах с ближневосточным конфликтом. Если это так, то выходит, что в этом краю главное наследие советской империи – это взаимная ненависть и недоверие».  Резюмирующая мысль ведущего: «у этого края будущее неопределенное, а главное наследие советской империи – это взаимная ненависть и недоверие».

Смысловой план и моральные импликации видеорепортажа

Следуя нашей методике «хронотопирования», выявленные в нашем анализе смысловые определения, можно сгруппировать в следующие обобщающие смысловые «блоки» (А,Б,В,Г):

(А) «Период кризиса и страданий для армян, который был преодолен»:

1. «кризисная ситуация в Степанакерте, вызванная обстрелом из Шуши»;

2. «преодоление кризиса вследствие захвата города Шуша и изгнанию предыдущих обитателей (азербайджанцев)»;

3. «Также был уничтожен город Агдам, потому что азербайджанцы стреляли оттуда по армянам»;

(Б) «Восстановление мирной жизни»:

1. «обживание армянами Шуши»;

2. «Карабах – древнеармянская земля»;

(В) «Кризис еще не совсем миновал, так как восстановлению мирной жизни мешают не желающие смириться  азербайджанцы»:

1. «трудность ведения сельского хозяйства в Карабахе»;

2. «восстановлению жизни в Карабахе мешает Азербайджан»;

3. «не желающие смириться, неуступчивые азербайджанцы»;

4. «Кризис еще не совсем миновал».

(Г) «Азербайджанцам следует признать и смириться со сложившимся на данный момент положением»:

1. «есть разные версии того, что случилось в Ходжалах»;

2. «не надо копаться в прошлом, а азербайджанцы должны согласиться на наши (армян) условия»;

3. «на личном уровне азербайджанцы могут помириться с армянами, но официальная позиция государства не позволяет это сделать»;

4. «азербайджанцам следует признать и смириться со сложившимся на данный момент положением».

Итак, как можно увидеть из нашего анализа, данный репортаж, повествующий о Карабахском конфликте, по преимуществу, выражает позицию одной стороны конфликта – армянской. Эту позицию озвучивают армяне, Казимиров и наконец, сам ведущий, что уже выходит за рамки нейтральности, диктуемой журналистской этикой. «Проармянская» позиция ведущего проявляется в том, как сконструирован нарратив. Например, рассказывается, как азербайджанская сторона стреляла по армянам из Шуши или Агдама. Однако, нигде не говорится об обстреле армянской стороной азербайджанцев, хотя ведь именно азербайджанцев вынудили бежать из Карабаха. Практически (за исключением Бюль-Бюль оглы), мы не слышим голоса азербайджанцев. Кульминация однобокости репортажа достигается в эпизодах, повествующих о ходжалинских событиях. Здесь важно даже не то, что, сознательно или по незнанию, преуменьшается число погибших в этой бойне людей, хотя и  это определенным образом характеризует автора репортажа. Гораздо важнее и серьезнее по своим последствиям утверждение репортера о существовании разных версий того, что случилось в Ходжалах.

Казалось бы, в чем тут  репортерский «грех», он всего лишь передает мнение сторон: азербайджанской («мирных жителей преднамеренно уничтожили»), и армянской, даже если аргумент («армяне утверждают, что из толпы беженцев стреляли»),  к которому прибегает армянская сторона, стремящаяся оправдать массовую бойню ходжалинцев,  выглядит нелепо.

Дело в том, что утверждение репортера о существовании разных версий того, что случилось в Ходжалах, на самом деле, релятивизирует, и тем самым, отчасти, ставит под сомнение фактическую сторону действительно самого страшного и трагического события карабахской войны – уничтожение азербайджанского города Ходжалы и массовой бойни мирного населения. Гибель сотен мирных обитателей Ходжалов, (в общей сложности 613 человек, в том числе, 106 женщин, 63 малолетних ребенка, 70 стариков), от рук армянских боевиков – является не версией,  а фактом, который известен (См: Human Rights Watch World Report, 1993; Goltz Th. Nagorno-Karabagh Victims Buried in Azerbaijani Town, The Washington Post, 28 февраля 1992; URL:  http://en.wikipedia.org/wiki/Khojaly_Massacre#cite_ref-4;  (Последний доступ 03.05.2011); BBC1 Morning News at 08:12, Tuesday 3 March 1992; Massacre by Armenians Being Reported // The New York Times, 3 марта 1992. Human Rights Watch / Helsinki. Azerbaijan: Seven Years of Conflict in Nagorno-Karabakh. New York. 1994. URL:http://www.hrw.org/legacy/reports/1993/WR93/Hsw-07.htm; (Последний доступ 03.05.2011), и ставить его под сомнение, значит нивелировать моральную природу человека, «покрывать» моральные аспекты содеянного зла.  Но можно ли рассчитывать на достижение мирного разрешения конфликта, которое носило бы устойчивый и долгосрочный характер, если факты преступления против человечности, кем бы, и во имя чего бы, они не совершались, останутся неназванными?  Осознавал ли этот аспект автор репортажа, и если да, то какую цель он при этом преследовал? Однако, мы не будем «копаться» в мотивации автора. Можно допустить, что автор репортажа не имел сознательной цели оспаривать факт Ходжалинской трагедии. Возможно он стал «жертвой» одноголосого характера своего репортажа, отражающего армянскую версию истории. Дело в том, что любое историческое повествование выполняет целый ряд социальных функций, в том числе, способствует конструированию нашей идентичности, наделению нас моральными качествами. Раскрывая логику «моральной» функции исторического нарратива, К. Герген  замечает: «Люди с нашей историей не могут участвовать в Х; мы придерживаемся идеалов Y. Так как ты предпочитаешь выбрать Y, а не X, то ты один из нас; ты хороший и достойный человек, моральное существо» (Gergen  K.J. Narrative, Moral Identity and Historical Consciousness: a Social Constructionist Account). Именно поэтому факт Ходжалинской бойни не укладывается в армянское представление о своей идентичности и истории и соответственно в рамки той одноголосой, «проармянской» версии истории конфликта, которая предлагается нам в этом репортаже и во многих других интерпретациях.

Сказанного, как мы полагаем, достаточно для того, чтобы признать односторонность  репортажа, его и, в этом смысле, его предвзятость.

Культурные основания предвзятых интерпретаций

Предвзятые репортажи о Карабахском конфликте, собственно говоря, не новость. В этом смысле, данный репортаж ничего нового нам не сообщает. Однако, нарративный анализ данного репортажа полезен нам с той точки зрения, что позволяет увидеть культурные основания предвзятых интерпретаций. В этой связи, мы остановимся только на некоторых. 

В свое время исследования (Bennett,W.L. & Feldman,M.S.(l98l) Reconstructing reality in the courtroom. New Brunswick, NJ: Rutgers University Press.) показали, что хорошо сконструированный нарратив (четкий сюжет, хорошо выделенные начало и конец, логические связи между частями и т.п.), рассказывающий выдуманную историю, воспринимается людьми, как более правдоподобный, «реальный», по сравнению с плохо сконструированным рассказом о реальных событиях. Надо сказать, что в целом, нарратив, сконструированный репортером Би-би-си, не лишен изъянов. Он, так сказать,  внутренне противоречив. Вербальный и образный ряд репортажа вступают в известное противоречие – например, нам все время сообщают, что «азербайджанцы нападают, а армяне защищаются», однако мы видим образы рыдающих от горя азербайджанских женщин и мужчин и беженцев из их числа. Однако, у неискушенного в деталях конфликта зрителя, слушателя, едва ли способного идентифицировать этническую принадлежность плачущих и бегущих в кадре людей, этот видеорепортаж может порождать определенное представление о «реальности», заключающееся в том, что азербайджанская сторона, «в силу упрямства, давления государства или неизвестно чего, препятствует воссозданию мирной жизни в Карабахе». В этой связи, говоря о культурных основаниях предвзятости, следует отметить еще один важный момент. Армянская культура имеет долгую традицию конструирования  исторических нарративов, к тому же, построенных на «жертвенной»  основе, в то время как азербайджанская является относительно молодой (Карагезов Р. (2005). Метаморфозы коллективной памяти в России и на Центральном Кавказе. Баку: «Нурлан»). В этой связи, «хорошо» сконструированные «жертвенные» нарративы армянской стороны, несомненно, имеют преимущество (помимо всего прочего,  жертвенный тип нарративов всегда вызывает сочувствие у публики) в  том, чтобы уверить неискушенную публику в воссоздаваемой  ими «реальности».  Впрочем, из этого не следует, что автор данного репортажа, как впрочем, и авторы других повествований о конфликте, должны следовать, кажущейся, на первый взгляд, правдоподобной истории, если, конечно, дорожить своей репутацией, демонстрировать свою компетентность и просто человечность. В этой связи, важным средством, позволяющим до некоторой степени  избежать нарративной «ловушки», является создание нарративов, обладающих таким качеством, как многоголосость,  дающим возможность для передачи разных перспектив и точек зрения.

Вместо заключения

В конечном итоге, история, повествующая только о позиции одной стороны в конфликте, вряд ли может помочь нам понять этот конфликт, найти диалогические точки соприкосновения  и выйти на путь его действительного разрешения. Ведь, «реальность», как учат нас теоретики постмодернизма, есть продукт диалогического, коммуникативного общения и согласования точек зрения сторон.

В ситуациях конфликтов, наподобие Карабахского, требуются особые виды «диалогических» нарративов, раскрывающие, а не затемняющие истину.  Очевидно, что для порождения диалога необходимо включение голоса другой стороны, в нашем случае, азербайджанцев. При этом важно услышать их версию истории, даже если они не столь искусны в своем рассказе. И тогда мы, вероятно, можем узнать о том, как на исходе 20 века на подмостках Карабаха разыгрывалась «карта» армянского этнического национализма; о том, как происходила этническая чистка деревень и сел, населенных азербайджанцами; о трагедии в Ходжалах, о том, как дорога и важна для идентичности азербайджанцев – Шуша и сам Карабах и многое другое. Наверное,  в таком «диалогическом  режиме» стороны  могут услышать  много нелицеприятных историй  друг о друге. Важно то, что, воспринимая разные голоса и сопоставляя рассказанные истории, непредубежденному или пусть даже предубежденному, но пытающемуся искренне разобраться в перипетиях конфликта читателю, слушателю, зрителю стала бы отчетливее видна  вся архаичность и опасность «пещерного» этнического национализма, оперирующего понятиями «почвы и крови», ущербность логики, аргументирующей необходимость заключения мирного соглашения как диктуемого результатом войны (если следовать этой логике, то несогласная сторона, в надежде изменить условия соглашения, непременно будет ждать и готовиться к следующей войне. О каком долгосрочном и устойчивом мире можно тогда говорить?)

Очевидно, что только создавая пространство для диалогического общения и более глубокого осознания проблемы (и в этом процессе сторонам конфликта должны не мешать, как порой мы это видим, а помогать, претендующие на беспристрастность журналисты и международные организации), мы можем питать надежду на преодоление той взаимной ненависти и недоверия между сторонами конфликта, о которых автор говорит в заключение своего репортажа.

Рауф ГАРАГЕЗОВ

Центр Стратегических Исследований Азербайджана