Кара Караев - гордость нации
«Музыка – это удивительный вид искусства, обладающий способностью властно вторгаться в эмоциональный мир человека, в мир его чувств, в область сознательного и подсознательного, влиять на психологический настрой, который можно регулировать в границах очень широкого диапазона...
Естественное и правильное понимание и любовь к музыкальным богатствам, накопленным человечеством, часто определяют отношение человека ко многим сложным, трудным, неизбежно возникающим на жизненном пути проблемам... Нельзя любить Баха и Чайковского, а быть эгоистом и подлецом.
Никогда человек, любящий и понимающий Моцарта и Глинку, не допустит нечестного и грязного поступка в области морали...»
С этого емкого высказывания Кара Караева, 95-летие которого сегодня, пятого февраля, отмечает общественность в Азербайджане и многих других уголках земного шара, хочется начать разговор о выдающемся азербайджанском музыканте, оставившем глубокий след в национальной и мировой культуре.
Для него жизнь в искусстве началась счастливо, с широкого признания его авторитета и значимости. В 28 лет он был удостоен Государственной премии СССР, в 30 – ему была вручена вторая, в 41 год он стал народным артистом СССР, в том же возрасте – действительным членом Академии наук Азербайджана, в 49 – лауреатом Ленинской премии.
Тем не менее гладкой его дорога может показаться лишь на первый взгляд – от победы к победе Кара Караев шел через постоянную неудовлетворенность самим собой, через мучительный поиск нового, не умея и не позволяя себе повторяться, через сложные житейские перипетии...
«Озаренность» - очевидно, наиболее точное слово для выражения всей интеллектуальной и психической структуры внутреннего мира Кара Караева, и вырабатывалась она всей практикой его художественного опыта»,- сказал как-то известный азербайджанский писатель и драматург Имран Касумов, с детских лет общавшийся с будущим композитором и подметивший, что в Карике (так называли друзья Кара Караева не только в детстве, но и все последующие годы) ощущался огромный запас впечатлений об окружающем мире, почерпнутый, конечно же, в семье, состоявшей из незаурядных людей, чей нравственный, профессиональный и социальный опыт помог сформироваться его личности.
Предки Кара Караева по отцовской линии происходили из абшеронского поселка Фатмаи. По-восточному образованный дед его Фараджами прекрасно владел фарси и читал наизусть стихи Низами. Композитор рассказывал, что он неплохо играл на таре и был большим знатоком мугама. Дед же по материнской линии - Искендер бек Ахундов – принадлежал к некогда известному шамахинскому роду. Это был умный, глубокий и по-настоящему образованный человек, честный до болезненности.
Именно у него в доме была небольшая, но хорошо подобранная библиотека, где будущий композитор пристрастился к чтению.
Отец Кара Караева, Абульфаз Фараджевич - заслуженный деятель науки и один из основателей педиатрии в Азербайджане. Будучи профессором медицинского института, он воспитал не одно поколение медиков. Он был наделен тонким даром психолога, чувством юмора и добрым отзывчивым сердцем. После его смерти, в 1952 году, имя А.Ф. Караева было присвоено Детской клинической больнице.
Мать композитора тоже была человеком незаурядным – она любила поэзию, сама писала стихи, музицировала. Не замечая особой одаренности Карика, родители, тем не менее, уверенные, что музыка облагораживает подрастающего человека, в музыкальную школу его записали, а когда в 1930 году при Азербайджанской консерватории был создан Рабочий факультет (рабфак), для только что окончившего начальное образование в музыкальной школе Карика уже не стоял вопрос, стоит ли ему продолжать занятия в этой новой структуре – своеобразной пристройке к вузу, рассчитанной на скорейшее приобщение к музыкальной профессии. И это даже при том, что отец, не скрывавший желания видеть сына врачом, не одобрял его выбор профессии музыканта.
Кстати, интересная деталь: лишь в 1952 году, когда по всему Баку были развешены афиши, извещавшие о премьере балета «Семь красавиц», буквально накануне своей смерти, отец композитора сказал жене: «Оставим его в покое. Он, кажется, действительно нашел себя...»
ТАЛАНТ - ЭТО ОТВЕТСТВЕННОСТЬ
Все, с кем мне приходилось беседовать о композиторе Караеве, отмечали не только его талант, но и сосредоточенность, неистовое трудолюбие и работоспособность, чувство ответственности, во многом формировавшееся под влиянием педагогов, – особенно такого корифея, как Дмитрий Шостакович, как профессор Московской консерватории А.Александров, а до этого в годы учебы в Азербайджанской консерватории у него был Узеир Гаджибеков, который, по словам композитора, «боролся за его национальную душу»!
Да, в то время, когда никто еще не подозревал, что этот немногословный, застенчивый подросток, обследовавший все запасы консерваторской библиотеки, юноша, который постоянно живет в мире партитур и все разговоры сводит к музыкальным проблемам, в 40-80-е годы станет одним из главных стимуляторов стремительного прогресса азербайджанской музыки. Узеир Гаджибеков – большой музыкант и умный педагог – оценил дарование молодого композитора, и Кара Абульфазович пронес сквозь годы чувство великой благодарности своему учителю.
Приобщение к национальным истокам вместе с уроками мудрых педагогов, с постоянными раздумьями и собственными открытиями уже в годы учебы в специальном вузе стали для него фундаментом профессионализма, на почве которого формировались художественный вкус и круг музыкальных интересов, а
творческим кредо стало для него постоянное движение вперед, стремление не повторять то, что найдено композиторами-предшественниками.
Такое было сродни смелости, позволявшей не сдавать позиции в условиях недопонимания, когда его упрекали в игнорировании традиций народной музыки, в абстрактности мелодического материала, нередко обвиняя в нарушении норм народного ладоинтонационного строя.
Стираются из памяти связанные с обсуждением в Союзе композиторов Азербайджана симфонической поэмы «Лейли и Меджнун» события, когда настоящее судилище музыканту учинили коллеги, на следующий день превратившиеся в «преданных» и «верных» друзей потому, что в Москве был опубликован указ о присвоении Кара Караеву Сталинской премии за это произведение. Но как же все это отражалось на здоровье
человека, к сорока годам ставшего сердечником, – сначала стенокардия напряжения, потом ишемия, инфаркты...
И это в то время, когда Дмитрий Шостакович в одном из интервью заявил: «Я не столь самонадеян, чтобы пользоваться выражением «мой ученик», говоря, к примеру, о таком большом композиторе, как Кара Караев. Но я всегда буду гордиться, что этот замечательный музыкант, выдающийся представитель азербайджанского симфонизма, занимался в Московской консерватории по классу композиции, руководить которым было доверено мне». И это при том, что именно рядом с Шостаковичем было «впитано» и « переварено» много основополагающего и для творческого процесса, и для мировоззрения, и для будущей педагогической деятельности.
Общеизвестно, что Караев был замечательным мелодистом, мелодии у него – не иллюстрации к сценическому действию. Они имеют самостоятельное философское содержание. Это отлично видно на примере партитур балетов «Тропою грома» и – особенно – «Семь красавиц». Когда дело коснулось такого материала, как творение Низами, нашего великого соотечественника, выразившего своим творчеством самые передовые для средних веков гуманистические идеалы, Караев оказался в своей стихии. Достаточно ознакомиться с его объемной перепиской с автором либретто Ю.Слонимским и балетмейстером-постановщиком П.Гусевым, чтобы понять, сколь сложную задачу выполняли они, взявшись перевести на музыкальный и хореографический языки и делая достоянием широкой публики на многих континентах мира шедевры средневекового азербайджанского поэта.
Увлекался Кара Караев и джазом. Он уделял внимание не только академической музыке, но и эстрадной, ее исполнителям. Он застал то время, когда на подмостки хлынула волна низкопробной пошлости и в сознание общества стали внедряться «произведения» самонадеянных самоучек. Он спорил, ругался, доказывал властям, что даже востребованность у публики не оправдывает того, что руководители телевизионных каналов зажигают зеленый свет перед «сочинениями» «авторов», не имеющих понятия о том, что такое музыка.
На это нужно было много сил, времени, но он в ущерб здоровью находил его, чтобы не только писать музыку, преподавал, одно время возглавлял консерваторию, занимал несколько ответственных должностей – был секретарем Союза композиторов СССР, председателем Союза композиторов Азербайджана, депутатом Верховного Совета СССР, членом ЦК КП Азербайджана, членом Комитета по Ленинским премиям... И при этом не оставался в стороне от того негативного, что тянуло назад нашу интеллектуальную жизнь и бросало тень на национальную культуру, а ему стоило здоровья.
Он столкнулся с нападками завистников, предательством друзей и учеников, от амбиций которых не могли защитить ни регалии, ни должности. Превыше всего ценя собственную традиционность, кое-кто осуждал в его творчестве даже то, что мир считал новаторством, - скажем, ту же додекафонию, повсеместно воспринятую как мощный прорыв вперед.
Его обвиняли в том, что по заказу писал музыку к кинофильмам и драматическим спектаклям, называя это халтурой ради заработка. А ведь к любому заказу он относился так серьезно и ответственно, работая в полную меру творческих сил, скрупулезно изучал время, нравы, обстоятельства и стилистику фильма или спектакля. Не даром такие опусы, как «Симфонические гравюры» к кинофильму Григория Козинцева «Дон-Кихот», как Вальс к спектаклю Ленинградского театра имени Пушкина «Оптимистическая трагедия», вошли в историю и исполняются поныне...
Время, как говорится, все поставило по своим местам.
Был в творчестве Кара Абульфазовича период, который кое-кто называл кризисным – это 50-е - начало 60-х годов, когда он написал «Симфонические гравюры «Дон-Кихот», Сонату для скрипки и фортепиано – быть может, лучшее, что на тот момент создал тогда. А дело было просто в том, что композитора перестало удовлетворять то, ЧТО и КАК он писал прежде. Он требовал от себя преодоления некой творческой инерции, нового, нового и еще раз нового, того, что, наверное, и составляет мучительное счастье каждого творца. Может быть, и правомерно это состояние назвать кризисным, но это тот временный спад, за которым неизбежно следует подъем. И в результате – Третья симфония, открывшая новые горизонты для азербайджанской музыки.
Действительно, тогда впервые в истории новейшей азербайджанской музыки на суд мировой общественности были представлены психологические аспекты древней азербайджанской музыки в таком виде, в каком ее еще никто не слышал. Будучи поворотной в творчестве Караева, они привнесли в мир ту сумму новых музыкальных ощущений, разработкой и развитием которых передовое искусство занимается по сей день. Но это было не все!
По высказыванию Людмилы Владимировны Карагичевой, эрудированного музыковеда, много и профессионально изучавшей творчество Караева, последовавший за Третьей симфонией ошеломляющий по силе философского обобщения Концерт для скрипки с симфоническим оркестром – самое трагическое сочинение композитора, воспринимаемое как исповедь сына века, как послание опередившего время человека-бунтаря потомкам. Потрясающе об этом сочинении сказал и выдающийся скрипач Леонид Коган, которому оно и посвящено:
«Что подкупает в Караеве-музыканте? – пишет Коган. – Прежде всего его выдающаяся музыкальная одаренность, всегдашняя готовность отдать музыке, творчеству все силы и помыслы. И при этом умение подойти к ним аналитически, оценить твердым «взглядом» не только слуха, но и ума. Мне кажется, что Скрипичный концерт стал этапным в творчестве композитора. В нем иначе, чем прежде, зазвучали энергия и мускулистая, пружинящая сдержанная сила, как бы затаенная лирика, отличавшие музыку Караева и раньше. Но они приобрели новую масштабность, размах. С этим произведением в творчество Караева входят новые средства выразительности. Сохраняя все прежние достоинства, музыкальная речь его творений обогащается, открывая новые краски авторской палитры. Оригинальность, выпуклость мелодического рисунка, виртуозный блеск техники делают концерт замечательным сочинением».
Теперь общеизвестно, что в своем творчестве Кара Караев проявил себя подлинным титаном духа, музыкантом, вобравшим в себя величайшие достижения национальной и мировой музыкальной культуры, стал личностью, не договаривавшей уже сказанное до него, а художником, несшим нетронутую первичность мысли, ему принадлежащей.
Галина МИКЕЛАДЗЕ, И.А.
