Как Джаван Зейналлы брал интервью у Вагифа Мустафазаде
В прошлом году музыкальная общественность отметила 75-летний юбилей выдающегося азербайджанского музыканта Вагифа Мустафазаде, но живая память о нем как о национальном достоянии народа, джазмене, чей талант, перешагнув границы родного Отечества, завоевал уважение многих его коллег и любителей джазовой музыки во многих странах, будет жить еще долгие годы.
Ведь джаз - это одна из музыкальных форм выражения мыслей, эмоций, страстей человека, того, чем живет душа.
Имя Вагифа Мустафазаде вошло в изданную в США Всемирную энциклопедию джаза, о чем в свое время впервые известил директора дома-музея джазмена Афаг Алиеву Муслим Магомаев, благодаря чему после долгих поисков и приложенных усилий ей удалось приобрести один экземпляр для бакинского музея.
Читайте по теме:
Дом-музей Вагифа Мустафазаде: прикоснитесь к жизни великого музыканта – ФОТО
«Вагиф был первым на Востоке музыкантом, кто сыграл джаз, и он навсегда останется пианистом номером один в джазе», - сказал на одном из вечеров, посвященных памяти Мустафазаде, народный артист Азербайджана Фаик Суджатдинов.
Соединив джаз с мугамом, Вагиф Мустафазаде остался в музыкальной истории Азербайджана как основоположник нового жанра - джаз-мугама. Впервые это произошло во время проходившего в Азербайджане фестиваля "Баку. Джаз - 69", когда он играл свою композицию. В одном из интервью об этом вспоминала Афаг Алиева: «Во время ее исполнения Вагиф вдруг спонтанно перешел в мугам «Баяты Шираз». Это был исторический момент - так сработал мозг музыканта, что в подсознании получилось слияние джаза и мугама. Никто не ожидал, в том числе и сам Вагиф, что играя, импровизируя джаз, он вдруг перейдет в мугам, по сути, это было открытие".
.jpg)
В судьбе и творчестве гения азербайджанской джазовой музыки Вагифа Мустафазаде есть тайна, которая постоянно притягивает к себе. Одним из немногих, кто был приобщен к ней, вдыхал в себя ее невидимые флюиды, стал свидетелем святая святых — рождения некоторых джазовых композиций, впоследствии прославивших и автора, и его родину, является популярный певец и композитор Джаван Зейналлы. Предлагаем вашему вниманию его воспоминания, в которых он рассказывает об истории своего знакомства с выдающимся джазовым музыкантом.
— Это было в 1961 году, когда я впервые услышал Вагифа Мустафазаде по радио. Он играл аранжировку песни Тофика Кулиева в джазовом стиле, в сопровождении оркестра Тофика Ахмедова. Я получил тогда такое огромное удовольствие от его игры на фортепиано, что никогда этого не забуду. Я вообще люблю фортепиано. У этого инструмента интеллигентное, благородное звучание, особенно, когда слушаешь классику — сонаты Бетховена или концерт Чайковского для фортепиано с оркестром. Наверное, все бакинцы помнят, как играл Ван Клиберн, ставший победителем Московского международного конкурса имени П.И.Чайковского. Мне нравились концерты Сергея Рахманинова для фортепиано с оркестром, как 2-й, так и 3-й, мне нравились, концерт Джорджа Гершвина, который, кстати, мой друг Фархад Бадалбейли сыграл с симфоническим оркестром, я получил колоссальное удовольствие и от его игры, и от того, что у нас в Азербайджане исполняют Гершвина.
И вот на фоне этой любви к фортепиано услыхал импровизацию Вагифа Мустафазаде. Она была написана в традиционном джазовом свинге, как, например, свинги Дюка Элингтона, Оскара Питерсона, но мелодия была азербайджанская. Тогда впервые мы начали сознавать, что, оказывается, и азербайджанскую мелодию можно сыграть в джазе. Джаз начал у нас развиваться особенно бурно в 60-е годы именно благодаря Вагифу Мустафазаде. Он — первый пианист, который соединил мугам с джазом, став основоположником джаз-мугама.
В 1962 году я закончил школу и поступил на факультет автоматики и телемеханики Азербайджанского института нефти и химии. Мой папа, который был директором 18-й школы, посоветовал поступить именно туда, тогда была мода на АЗИ. А я любил музыку. Говорю это к тому, что через год я был отчислен, потому что во мне все-таки сидел музыкант, а не инженер. Но год все же проучился и даже прошел на радиозаводе практику: нас там раз в неделю учили разбираться в микросхемах, паять радиолампы.
И вот однажды, когда я наблюдал, как паяют эти радиолампы, вдруг до уха донеслись звуки фортепиано где-то там, за дверью. Не помня себя, сразу побежал на этот звук. Оказалось, в фойе радиозавода, где обычно организовывались различные вечера и потому стоял рояль, оркестр радио и телевидения под управлением Тофика Ахмедова записывал концертную программу для телевидения. Именно на радиозаводе. И вот я смотрю: оркестр еще не пришел, а за фоно сидит и играет Вагиф — усатый, молодой. Я спрятался за столбом и слушал, как он играет (на глазах моего собеседника появились слезы — авт.). А как он играл! Он тогда как раз поступил на первый курс консерватории, и это был его первый и последний курс, после которого он был фактически отчислен, потому что часто выезжал на гастроли. А тогда это запрещалось: или учись, или гастролируй.
Так вот я стоял, спрятавшись, и слушал, а он как раз концерт Рахманинова играл. А я стою и думаю, что за пианист — и джаз играет, и Рахманинова играет, притом феноменально, наизусть, никаких нот нет. Да что он за человек такой!
И вот я сделал попытку подойти к нему. Подхожу и, преодолевая волнение, говорю: «Я извиняюсь, большое вам спасибо». Он поворачивает голову и говорит: «Пожалуйста». И все: в этот момент появляется руководитель — Тофик Ахмедов, и я понял, что надо смываться: я не вписываюсь туда — молодой, худенький мальчик, студент какой-то. Но меня все время после этой встречи точила мысль: как мне к нему подойти, поговорить, а я очень хотел подойти к этому человеку, подчеркиваю, — гиганту фортепианной музыки. Так прошли полгода, год. А он был неуловим. Его всегда, где бы он ни появлялся, окружала какая-то необъяснимая аура, около него всегда были какие-то люди, трое-четверо, которые его как бы охраняли, и подойти было невозможно, нужна была какая-то причина, и я только через год ее придумал...
У меня был друг, он работал в газете «Баку», а я уже поступил на I курс музучилища. Это было в 1963 году. И вот я ему говорю: «Гаджи, что мне делать, как мне к Вагифу подступиться, я обожаю его». Он мне говорит: «Пойди к нему и возьми у него интервью». «Как?» «Очень просто, возьми тетрадь и ручку и пойди к нему». Я говорю: «Гаджи, дай Бог тебе здоровья, а вдруг он меня выгонит?» Он отвечает: «Иди, ты имеешь право, а я потом подкорректирую».
От людей я узнал, где живет Вагиф — в Крепости, мне показали окна, балкон на третьем этаже, я посмотрел, куда мне надо войти, зашел, поднялся наверх и дрожащей рукой нажал на звонок. Представляете мое состояние?! Вдруг открывается дверь и выходит Зивяр ханым, мама Ваги-фа. А Баку, в сущности, вы знаете, город теплый, небольшой, все друг друг знают. И вот Зивяр ханым открывает дверь. «Здравствуйте», — говорю я. «Здравствуйте, — отвечает она. — А вы кто?» «Корреспондент из газеты «Баку», хочу взять интервью у Вагифа Мустафазаде» — ответил я. «Минуту подождите», — сказала она и зашла в комнату Вагифа, я слышал, как она о чем-то его спросила и после впустила меня. Я вошел, стесняясь, смотрю (смеется — ред.) — великий Вагиф сидит в джемпере, голова накрыта косынкой: «Я немножко заболел». Я говорю: «Может, я в следующий раз приду?». «Нет, нет, что вы, пожалуйста». Он, как будто припоминая, посмотрел на меня, но не вспомнил, что видел на радиозаводе, однако сказал: «У вас знакомое лицо». «Я вас видел на радиозаводе, когда вы Рахманинова играли». Он вдруг увидел, что я как-то говорю не просто, что-то почувствовал во мне и глаза у него засверкали: «Я вас слушаю». В это время его мама говорит: «Вы, наверное, в первой музыкальной школе учились? Я же помню, вас Левина Александра Самуиловна за руку приводила в школу». Я говорю: «Зивяр ханым, как вы меня запомнили?». Оказывается, она преподавала в этой же школе. А у меня в детстве походка была как у древнего старика, это в 7-8 лет, и мне все говорили: «Выпрямись!» Она меня по этой походке запомнила.
И вот на фоне этих воспоминаний я по-настоящему начинаю брать интервью у Вагифа Мустафазаде.
«Вагиф муаллим, в каком году вы поступили в музыкальную школу?» Он мне довольно серьезно отвечает, учился там-то, там-то, и я это записываю. «Скажите, а как вы почувствовали, что вы музыкант?». Он тоже, как и я, стеснялся, в сущности, он был застенчивым человеком. Я это видел. Вы понимаете? И вот я записываю, а у меня уже руки болят — опыта же нет записывать. «А как вы в Москву поехали? А в Тбилиси, а «Орэро»?» Я все эти данные записал. И когда я сказал, что я студент I курса музыкального училища имени Асафа Зейналлы, он спросил: «А какого факультета?» Я говорю: «Теоретико-композиторского». «А вы что-нибудь можете сыграть?». Я говорю: «Как? Рядом с вами играть? Да вы что?!».
А я джаз уже где-то с детства любил. Он говорит: «Если вы не сыграете мне, я запрещу вам публиковать интервью». Он так напугал меня. А у него там стоял контрабас специально для того, чтобы репетировать дома, тогда ведь помещений не давали и репетировали, где могли. И вот я начал играть. Весь мокрый, руки дрожат. Я говорю: «Вагиф муаллим, я не смогу играть, я вас умоляю...». Он: «Я вас прошу, сыграйте». Очень настаивал. И я продолжал играть, естественно, дрожащей рукой, «Опавшие листья», — джазовую композицию французского композитора Космы. Его произведения сыграли все американские джазмены, а «Опавшие листья» — очень популярная тема. И вдруг я смотрю, Вагиф побежал, взял контрабас и стал со мной играть на контрабасе. А я как услыхал контрабас, завелся, и у нас в один момент открылось что-то такое... И потом быстро я остановил: «Ой, я не могу, не могу, что вы». Он вдруг: «Вы же джазмен!».
Когда я уже уходил, Вагиф спросил: «А что вы делаете завтра?». Я говорю: «Завтра у меня занятия, но потом я свободен». «Я вас жду в час дня, мы сделаем кутабы в вашу честь, с мясом, зеленью, — мы будем с вами соревноваться, кто больше кутабов съест, я, например, могу сто съесть». Я говорю: «Ой, что вы, сто кутабов, вы чемпион».
После этого «интервью» мы стали близкими друзьями. Он был на 6 лет старше меня, если учитывать, что разговор шел в 1963 году, ему было тогда 24 года. И уже тогда в музыкальном кругу все знали, кто такой Вагиф Мустафазаде. Хотя это было только начало, но у него начало и конец были как бы равновелики: он с самого начала был гигант, у него не было ни начала, ни конца. Он уже тогда играл на том уровне, на котором его и после смерти принимали и принимают.
Слушала и записывала Франгиз ХАНДЖАНБЕКОВА
