Гаракендская трагедия и вечная боль семьи госсекретаря Тофига Исмаилова - ФОТО
Приближается годовщина одного из самых трагических событий в истории независимого Азербайджана – 20 ноября 1991 года в результате обстрела армянскими террористами вертолета МИ-8 близ села Гаракенд Ходжавендского района погибли все находившиеся на борту пассажиры и члены экипажа.
Это были выдающиеся деятели государства и правительства Азербайджана, а также наблюдатели из России и Казахстана – государственный секретарь Тофиг Исмаилов, генеральный прокурор Исмет Гаибов, государственный советник Мухаммед Асадов, заместитель премьер-министра Зульфи Гаджиев, депутаты Вагиф Джафаров и Вели Мамедов, завотделом Администрации Президента Осман Мирзоев, замминистра Гурбан Намазалиев, прокурор НКАО Игорь Плавицкий, начальник Управления внутренних дел НКАО Владимир Ковалев, начальник отдела национальной безопасности по Нагорному Карабаху Сергей Иванов, комендант района чрезвычайного положения Николай Жинкин, замминистра внутренних дел Казахстана Санлал Сериков, генерал-майор милиции Михаил Лукашов, полковник-лейтенант Олег Кочерев, помощник госсекретаря Рафиг Мамедов, тележурналист Алы Мустафаев, осветитель АзТВ Ариф Гусейнзаде, видеооператор Фахраддин Шахбазов, командир экипажа вертолёта Вячеслав Котов, члены экипажа Геннадий Домов, Дмитрий Яровенко.
В преддверии годовщины трагедии в небе над Гаракендом мы побеседовали с Сабиной Исмаиловой - дочерью выдающегося ученого, государственного и общественного деятеля Тофига Исмаилова. Представляем интервью вниманию читателей.
- Сабина ханум, каким вы помните отца?
- Мы с папой были большими друзьями. Нас очень многое связывало, мы с ним были близки духовно. Когда я была еще совсем маленькой, а папа улетал в командировку, у меня в тот же день поднималась высокая температура, и папа это знал, потому что каждый раз, долетев, звонил домой, и мама все ему рассказывала.
Я с раннего детства, можно сказать, с четырех-пяти лет была с ним везде – на работе, в институте, даже когда он работал по субботам и воскресеньям или принимал делегации, я всегда была рядом – просто не отставала от него, и все. Я была к нему очень привязана. Даже первым моим словом было «папа». Представьте, мне тогда было 4 месяца и у меня вышло 4 зуба – все были в шоке, а бабушка – папина мама, потом рассказывая это, говорила, что твой отец столько думает о космосе, что ты и сама родилась «космическим ребенком».
Вот даже сейчас – я готова все сделать для того, кто с уважением относится к памяти папы, а к людям, которые негативно относятся, испытываю внутреннее отторжение, сильную обиду за папу.
- Каким человеком он был?
- Очень любящим, внимательным, заботливым. Так, находясь в Москве, он мог неожиданно прислать домой цветы – маме или мне. А когда у меня родилась дочь, он сказал: «Ну все, ты уже отошла на второй план, теперь самая главная для меня – Лалочка». Я тогда на него сильно обиделась, а потом, когда уже помирились, сказала, что в его жизни всегда на первом месте буду я.
Мне кажется, что все это было от того, что между нами существовала глубокая духовная близость. Мы понимали друг друга с полуслова, полувзгляда.
Он был Человек с большой буквы. Был прекрасным семьянином, очень любил нашу маму, дорожил ею. Вот он придет с работы, и сразу к маме - поздороваться и поцеловать. Он относился к ней очень нежно, чутко, трепетно. И сама мама всегда готовилась к его приходу, чтобы встретить его причесанной, накрашенной, красиво одетой. У них была большая любовь. Папа вообще был очень семейный человек по натуре. На нем ведь была очень большая нагрузка, но вернувшись с работы, он все это оставлял за порогом и заходил в дом с совершенно другим настроением. Он знал, что здесь его любят и ждут. Кстати, ужинали мы всегда вместе. Это была наша семейная традиция. В нашей семье никогда не было такого, чтобы кто-то пришел домой, отдельно поужинал и ушел к себе. Мы всегда собирались всей семьей, и у каждого было свое место за столом. Да, мы жили очень дружно... После его ухода жизнь для меня закончилась, я теперь живу только ради дочери, мамы, ради своей семьи.
- У вас еще есть брат?
- Да, Миргейдар – его назвали именем папиного дедушки. Брат окончил в Московский авиационный институт, долгое время работал здесь, а сейчас он в Москве, работает в «Роскосмосе».
- Какие у него были отношения с отцом?
- У них больше - чисто мужские отношения. А меня папа баловал очень. Ему даже как-то мамина подруга сказала, что он меня чересчур балует, а папа ответил: «Ведь непонятно, как сложится ее судьба, жизнь, пока дома, пусть делает все что хочет». Вот такой и был папа – с одной стороны, современный и демократичный, а с другой – традиционалист и в какой-то степени консерватор, словом, типичный азербайджанский мужчина.
Расскажу вам одну историю: в день моей свадьбы я наложила яркий макияж – в то время это было очень модно – и, когда вышла из комнаты, папа так мягко, чтобы не обидеть, спросил: «Доча, а это не чересчур?» А я говорю: «Но папа, это же моя свадьба. И потом, посмотри, как сильно мама красит глаза, там у нее и тени, и карандаш, и тушь». А он мне: «Ну вот видишь, она так и испортила себе зрение». Папа всегда говорил, что женщина должна красить глаза сурьмой – это и красиво, и полезно для глаз. И вы знаете, моя дочь, тогда еще не зная, что он так говорил, начав пользоваться макияжем, красила глаза именно сурьмой. А после того как я рассказала ей про тот случай, делает это и сейчас – уже потому что так нравилось дедушке.
- И он тоже, наверное, сильно ее любил.
- Очень сильно. Представьте, сам варил ей каши. Как-то гордо сказал мне: «Посмотри, я научился смесь варить». А я засмеялась: «Ой, как хорошо, папа, мне так тяжело вставать по ночам».
Сейчас Лала уже большая, она художница, тоже работает в музее дедушки. Мы назвали ее именем мамы. Я уже говорила, как сильно папа с мамой любили друг друга. Знаете, папа, уезжая в командировки, часто звонил маме и говорил: «Приезжай, мне здесь так скучно». И мама оставляла все свои дела, покупала билет, оставляла нас с братом у бабушки и летела к нему. Меня в такие моменты обманывали. Мама покупала билет или на раннее утро, или на ночь, и уезжала, когда я уже спала. А когда я просыпалась и понимала, что мама уехала, бабушка начинала успокаивать меня, говоря, что папе нужна была помощь и мама поехала ему помогать. Это много позже я уже поняла, что никакая помощь ему не была нужна, он просто скучал по маме.
Папа ездил за рубеж в составе делегаций, а она – за ним как турист. И вот они останавливались в разных отелях, а когда папа заканчивал дела, договаривались и, встретившись, гуляли по городу вместе. Вот такие у них были отношения. Им было очень хорошо и интересно вместе.
Мама так тяжело пережила его уход... Она ведь очень спокойная, мягкая по натуре – папа даже в шутку говорил, что, когда с ней познакомился, она говорила всего три слова: «Здравствуйте, спасибо, до свидания». И вот когда мы узнали о том, что случилось, вернувшись домой (в тот день она с Лалочкой ночевала у сестры) она зашла в папин кабинет и вдруг громко закричала: «Tofiq, sən neylədin?» И вы знаете, я как будто до сих пор слышу этот крик… Это было страшно…
Да, она очень сильно переживала. И даже сейчас говорит: «За вас я спокойна, у вас свои семьи, дети, но мне так не хватает папы». Она ведь еще очень молодая была, когда это случилось – ей было всего 45. А папа был на тринадцать лет старше.
- Как они познакомились?
- У него это была любовь с первого взгляда. Мама у нас ведь очень красивая. Папа, окончив учебу в Москве и вернувшись в Баку, начал преподавать в Политехническом институте. А мама ходила туда к своей подруге, - та помогала ей с чертежами. Там папа ее и увидел. Влюбился сразу. И сказал ее подруге, что женится на ней. А она ответила: «Тофик муэллим, мне кажется, ничего не получится, уж слишком большая между вами разница в возрасте». А он упрямо: «Получится. Я на ней женюсь во что бы то ни стало». И действительно, получилось. Он сумел влюбить ее в себя и отправил родителей к ней домой - сватать. Ну, и как у нас принято, дедушка – папин отец – позвонил своему брату, дяде Зейналу, чтобы спросить, знает ли он маминого отца. И оказалось, что знает, и не просто знает, а очень хорошо – они вместе прошли войну. Вот так они вместе и сосватали маму. Бабушка – мамина мама, сначала не хотела выдавать маму за папу – тоже из-за разницы в возрасте. А когда дедушка с дядей Зейналом пришли, и они обнялись, расцеловались и стали вспоминать прошлое, она сказала: «Ну все. Qız getdi»… Но вы знаете, у бабушки вместе с мамой - четыре дочери, и из всех своих зятьев она сильнее всех полюбила именно папу. А дедушка – мамин отец – он всегда говорил, что у папы большое научное будущее. И им обоим посчастливилось это увидеть. Папина же мама застала и то время, когда папа был на должности госсекретаря.
- Никто из них не пережил его?
- Нет. Папа умер на следующий день после того, как мы отметили 40 дней со дня кончины бабушки. 19 ноября были сороковины, а 20-го погиб папа. Знаете, в тот день случилось нечто странное – 19-го числа у нас дома погас свет. Я позвонила папе, и он отправил с водителем мастера, но свет не включался. Он зажегся только 20 ноября, после того как погиб папа. В тот день была ужасная погода – ветер, ливень, словно само небо плакало по ним. А в день похорон стояла прекрасная солнечная погода. К чему я все это говорю – мне кажется, что какие-то знаки судьбы все-таки есть.
- Когда вы видели его в последний раз?
- 19 ноября я вышла из института и приехала за ним на работу, чтобы вместе поехать домой. А он говорит мне: «Знаешь, мне недавно звонил Горбачев – решил поздравить меня с назначением». А Горбачев папу ненавидел, потому что папа везде где только мог, на весь мир кричал, что именно он – главный виновник январской трагедии.
Так вот, папа отвез меня домой и уехал. А потом, когда я позвонила и сказала ему, что мастер пришел, но свет опять не включается, и спросила, что делать, он сказал, что утром едет в Карабах, и чтобы мама с Лалочкой поехали к тете - маминой сестре, и что вечером он тоже туда приедет. Я же поехала к брату, чтобы невестка не оставалась одна, брат в то время был в Москве.
Вечером папа приехал с работы к тете, где была мама, и уже оттуда утром уехал.
И знаете, это была удивительная ночь. До утра моя Лала плакала, не останавливаясь. То же самое было дома и у Исмет муэлима - его маленькая внучка кричала до утра, и у Рафиг муэллима. Все это мы узнали уже потом. Наверное, правильно говорят, что у детей сильно развито предчувствие.
И вот чего мама до сих пор не может себе простить – за все 20 с лишним лет, что они были женаты, она могла быть уставшей, «замотанной» домашними делами, но она неизменно всегда провожала и встречала папу сама. А в ту ночь она так сильно устала оттого что никак не могла успокоить Лалу – она заснула только под утро - что у нее уже не было сил на то чтобы встать и проводить папу. И вот мама рассказывала, что, уходя, папа наклонился над ней, поцеловал ее, Лалочку: «А я спросонья открыла глаза, смотрю на него непонимающе и спрашиваю: «А где Тофиг?» А он говорит: «Лала, это я, ты спи, я уезжаю». Попрощался и ушел, а она опять провалилась в сон.
А папин водитель дядя Таир потом рассказывал маме, что, когда подъехал к блоку, Тофиг муэллим смотрел на балкон, - может, вы выйдете. И мама до сих пор не может себе этого простить. Она же все просилась поехать с ним. А он сказал, что это не тот случай, будет крайне серьезное совещание, «но я тебе даю слово, что уже в 4 часа буду в Баку»...
И уже потом начались звонки с подозрительными вопросами: «Ну как вы?», «Тофиг приехал?» - может, кто-то что-то уже услышал и звонил, чтобы спросить. А мы с мамой ничего не знали…
- Как вы узнали о случившемся?
- По телевизору. Как сейчас помню, новости читал ныне покойный Рафиг Гусейнов, а я сидела, сжимая и разжимая кулаки, слушала фамилии. Я так надеялась, что, хотя бы кто-то остался жив... И когда прозвучало имя папы, все вокруг потемнело. Я не помню, что со мной было дальше. В тот день я была у брата, помню только, как, приехав домой, подошла к окну и хотела выброситься. Меня схватила тетя, и потом уже с меня не спускали глаз.
И брат тоже узнал из программы «Время», сразу позвонил домой, а мама не хотела сразу обрушивать на него страшную весть и сказала, что папа ранен, и чтобы он срочно вылетал в Баку. Но брат все равно все узнал - в аэропорту. Там не было билетов на Баку, и кто-то, узнав, чей он сын, отдал ему свой. Конечно, все это было ужасно...
- Сколько вам было лет?
- Девятнадцать.
- Сейчас, по прошествии многих лет, боль такая же острая?
- Говорят, что с годами становится легче – ничего подобного. Боль такая же острая. Единственно что, я стала немного легче переносить другие удары.
Я вспоминаю его каждый раз, когда происходит что-то радостное – «как хорошо было бы если бы папа увидел», и когда сталкиваюсь с какой-то проблемой – «был бы жив папа, все было бы совсем не так». Он так мечтал увидеть свадьбу Лалы… А для нее - представьте, он жив. Она с ним мысленно разговаривает, иногда даже на полном серьезе обижается: зачем ушел? И дочь брата, моя племянница, тоже очень любит дедушку, гордится им. Мы ведь специально ничего не говорили им, просто то отношение к его памяти, которое мы все испытываем, перешло и к ним.
Знаете, лет 7 тому назад, в канун годовщины трагедии, 19 ноября Лала привезла из своей мастерской дедушкин портрет. Оказывается, она долго его писала, и никому ничего не говорила. И свою первую персональную выставку во Дворце творчества имени папы она тоже посвятила ему. И большая часть ее работ была посвящена теме космоса – папина увлеченность перешла и ей тоже. Так же, как и унаследовала его характер.
- Вы часто видите отца во сне?
- Часто. В первый раз я увидела его во сне на седьмой день после трагедии – вижу, «Гагаринский мост», весь усыпанный цветами как оранжерея. И папа стоит там и говорит: «Доча, зайди сюда, пожалуйста. И мы с ним заходим, и он говорит: «Видишь, мне очень хорошо, я в раю. Поэтому ты не должна плакать. Дай мне слово, что не будешь плакать».
Знаете, все кто был в этом вертолете, они составляли цвет нашего общества. Конечно, это большая потеря для нашей страны, народа. Мне всегда говорили: «Onlar evdən getmədilər, eldən getdilər», и это действительно так. Ведь сколько еще все они могли сделать для родины…
Очень много людей приходили на поминки. Приходили люди, которых мы даже не знали. Просто подходили, выражали соболезнования, говорили слова поддержки. Наверное, это и есть народная любовь. Я думаю, они живы, потому что народ их помнит. Даже сегодня, если я, например, еду в другой город, люди, узнавая, кто я, подходят и выражают почтение к памяти папы. Или на работе сотрудники говорили: «Как хорошо было бы, если бы Тофиг муэллим был жив», он ведь ко всем ним относился по-отечески. Ведь последние 12 лет там не проводилось никаких научных разработок, никаких проектов. А сейчас нашу структуру возглавил ученик папы, и мы уже возобновляем нормальный ритм работы.
- Какую структуру вы имеете ввиду?
- Научный центр «Каспий». Чтобы его создать, в начале 70-х отец обратился к Гейдару Алиевичу, который знал его еще с молодости, с Нахчывана. Он был знаком с нашей семьей, с моим дедушкой Кязимом Гейдаровичем. Надо сказать, у НЦ «Каспий» очень интересная история. Спустя несколько дней после того, как Гейдар Алиевич одобрил инициативу, и папа уже начал подготовку к созданию «Каспия», ему позвонили из Москвы и сказали, что армяне собираются создать Научный центр и тоже хотят назвать его «Каспий».
- Армяне – и «Каспий»?
- Представьте себе. Папа сразу же доложил об этом Гейдару Алиевичу, и наш общенациональный лидер прямо ночью подписал документ о создании в Академии наук Научного центра «Каспий», назначив папу директором. Вот так мы опередили армян.
Для НЦ было выделено место в Институте физики. Как-то Гейдар Алиевич пришел в Институт и зашел к папе, а у него в одной комнате человек 20 сотрудников. И Гейдар Алиевич, увидев это, выделил под НЦ отдельное двухэтажное помещение около университета. А уже по истечении времени центр расширился и стал называться Институтом космических исследований и природных ресурсов. Потом он перерос в Научно-производственное объединение космических исследований, при котором впоследствии были созданы Институт космических исследований, Конструкторское бюро, Завод приборостроения, Институт информатики, Институт экологии. А затем открылись филиалы НПО в Нахчыване, Лянкяране, Гусаре, Мингячевире и Агдаме. Папа лично отбирал талантливых студентов и направлял их как молодых специалистов работать в эти филиалы. Он на самом деле выполнял огромную работу, и вот теперь, начиная с этого января. мы стараемся продолжить его дело.
Судьба распорядилась так что я стала директором музея отца, собрав в нем его богатый архив: статьи, интервью в газетах, фотографии, авторские свидетельства. Папа приносил все это домой и давал мне, прося сохранить - для истории. Вот сейчас мы готовимся к двум крупным научным конференциям, посвященным 45-летию создания научно-производственного объединения (НПО) космических исследований, в ходе которых будут рассмотрены темы, посвященные разработкам папы.
- В последнее время в прессе проходят сообщения о том, что семья Тофига Исмайлова столкнулась с большими проблемами.
- Да, это так. По вине непорядочных, нечистоплотных людей мы лишились квартиры. Нас просто подло обманули, и не кто-то посторонний, а сотрудник папы, его ученик, для которого папа очень многое сделал, вплоть до того, что позволил ему использовать в своей диссертации часть своих трудов. Он вошел к нам в доверие, а потом таким коварным обманом «отблагодарил». Это очень больно и обидно.
Конечно, не хотелось бы говорить обо всем этом в канун годовщины гибели папы, но факт остается фактом – нам сейчас очень тяжело, особенно маме, ей ведь уже 72 года и ей психологически очень тяжело осознавать, что по вине бессовестных людей мы были лишены того, что осталось нам от папы.
Мы обращались с просьбой о помощи к господину Президенту Ильхаму Алиеву и к Мехрибан ханум, которые всегда с большим вниманием, чуткостью относятся к проблемам семей шехидов.
Теперь наша надежда – только на них.
Беседовала: Ф.Багирова
