К юбилею Полада Бюльбюль-оглы. Мой диплом называется «10 лет с Гейдаром Алиевым»

Беседа автора многотомника «Гейдар Алиев. Личность и Эпоха» Эльмиры Ахундовой с Чрезвычайным и Полномочным Послом Азербайджана в России Поладом Бюльбюль-оглы.

От автора: Я взяла это интервью у Полада пару лет назад для последних томов своего многотомного романа-исследования. Часть беседы вошла в 6-й том. Сегодня вниманию читателей представляется полный вариант этой беседы, в которой Полад Бюльбюльевич размышляет о времени, о себе и своей работе, очень интересно и самобытно характеризует личность выдающегося политика Гейдара Алиева.

Через несколько дней у Полада Бюльбюль-оглы юбилей, который он будет отмечать на Родине. Правда, цифра «70» ну уж никак не гармонирует с его по-прежнему худощавой, спортивной фигурой, неутомимой энергией и поистине бешеным темпом работы. Хочется пожелать моему другу прежде всего доброго здоровья, отличного расположения духа, новых свершений как на ниве дипломатии, так и на творческом фронте. Верю, что так оно и будет!

Эльмира Ахундова. - Ваша работа в качестве министра культуры в команде Гейдара Алиева продолжалась ровно 10 лет…

Полад Бюльбюль-оглы. – Более того, хочу подчеркнуть, что в великой биографии Гейдара Алиевича было всего два министра культуры. В советское время  - Закир Нариманович Багиров и в независимом Азербайджане – Полад Бюльбюль-оглы. Закир Багиров был доктором наук, профессором философии, интеллигентнейшим человеком, ну, а ваш покорный слуга – тоже народный артист, профессор. Гейдар Алиев, видимо, убежденно полагал, что культурой должны руководить интеллигентные люди.

Э.А. – У Гейдара Алиева никогда не возникало сомнений относительно «легковесности» Вашей кандидатуры - эстрадный певец, любимец женщин всего бывшего СССР?..

П.Б. – Нет. Дело в том, что Гейдар Алиевич внимательно отслеживал ситуацию в республике и когда работал в Москве. Более того, идея о моем переходе на административную работу исходила именно от него. В 1986 году он сказал мне: «У тебя есть организаторская жилка, ты уже многому научился. Пора вернуть республике то, что она дала тебе. Езжай в Баку, займись делом».

И уже в феврале 1987 года Закир Багиров, назначая меня директором филармонии, сказал:

- Буду готовить тебя на должность министра. Потому что рано или поздно я отсюда уйду, но хочу, чтобы пришел такой человек, как ты.

В декабре 1988 года решением Бюро ЦК и постановлением Президиума ВС республики я был назначен министром. При этом никто не спросил моего мнения на этот счет. Но тогда Гейдар Алиевич уже находился не у дел.

Кстати, как-то, когда он уже был Президентом, я сказал ему:

- Гейдар Алиевич, при Вас я получил премию Ленинского комсомола, при Вас начал ездить за границу, Вы предоставили мне первую квартиру в Баку, дали «Волгу», затем звание заслуженного деятеля, народного артиста, и Вы же рекомендовали меня на административную должность. Только министром я стал без Вас, да и то, когда Вы вернулись, оставили меня на этой должности.

- Как ты все хорошо помнишь, - засмеялся он.

Э.А. – Что Вы почувствовали, когда он вернулся к руководству республикой: радость, растерянность?

П.Б.: Безусловно, не просто радость, а огромное облегчение. Все мы помним, в какой тяжелой ситуации находился Азербайджан. И если бы он не вернулся, мы могли бы потерять страну.

Что касается моей должности, то я спокойно относился к смене власти, потому что человеку творческому всегда есть чем заняться. Когда я пришел работать в филармонию, то думал: «Вот, сейчас тут быстренько наведу порядок, поставлю все на колеса, а потом снова займусь своим творчеством». Я ведь не был карьерным чиновником, чтобы переживать за место. Меня позвали, я пришел, не понравлюсь – повернусь и уйду.

Более того, когда в 1994 году меня избрали первым генеральным директором ТЮРКСОЙ (международная организация, объединяющая министров культуры тюркоязычных стран), я просил отпустить меня в Анкару, но Гейдар Алиевич решил по-другому, создав для меня возможность быть и там, и здесь. Потому что он всегда стремился к тому, чтобы азербайджанцы возглавляли международные организации. Так что, именно благодаря Гейдару Алиевичу я тогда оказался в двух креслах. Хорошо понимая турецкую действительность, он знал, что ранг министра открывает мне любые двери в этой стране. Там ведь чинопочитание заложено еще со времен Османской империи. В Турции, если ты даже три часа был министром, тебя пожизненно называют «господин министр». То есть мой министерский пост помогал становлению ТЮРКСОЙ.

С первого дня возникновения ТЮРКСОЙ его идею активно поддерживали три президента – Сулейман Демирель, на территории которого все это создавалось, Гейдар Алиев, который однозначно приветствовал данную инициативу, и Нурсултан Назарбаев, с первого дня одобривший саму идею такой организации. И кстати, все основополагающие документы ТЮРКСОЙ подписаны в Алматы. Эти три лидера сыграли в процессе становления ведущую роль.

Э.А. – Значит, встретились Вы как старые знакомые. Вы были тем человеком, которого Гейдар Алиевич, наряду с Муслимом Магомаевым, Зейнаб Ханларовой и другими видными деятелями нашей культуры, оберегал, пестовал, гордился. А потом Вы встретились с ним в новом качестве: чиновника и Президента. Была ли между вами какая-то близость, делал ли он Вам какие-то «поблажки»?

П.Б. – Поблажек, конечно, не делал, однако к творческим людям у него отношение было иное, чем просто к чиновникам. На любого министра он мог повысить голос, устроить ему «разнос», но в отношении  к самому рядовому писателю, художнику, артисту никогда себе этого не позволял. Я чувствовал его доброжелательное отношение к себе. И по тому, как он всегда давал мне высказываться, и по тому, что я мог позволить себе пошутить, рассказать новый анекдот и вообще вести себя более свободно, чем другие чиновники. Я знаю, что на меня многие жаловались - такова уж доля министра культуры. Однако Гейдар Алиевич никогда в резкой форме мне не выговаривал, это всегда звучало как пожелание.

У Гейдара Алиевича была замечательная особенность - на различных закрытых совещаниях он давал высказаться каждому. И очень внимательно нас всех выслушивал. Были случаи, когда в его присутствии я спорил со старшими по должности. Я спрашивал разрешения у Гейдара Алиевича и возражал, например, премьер-министру. И Президент решал наш спор. Конечно, не в открытую, понимая этическую сторону дела, но в результате принимал решение, предложенное министром.

…Кроме того, он позволял мне часто выезжать за рубеж, например, по тем же делам ТЮРКСОЙ. Он всегда внимательно относился к людям, которых я приглашал в Азербайджан. Это очень важно, потому что его поддержка обеспечивала высокий уровень приема.

И работая в Москве, и будучи в Нахчыване, он внимательно отслеживал процессы, происходившие в культуре. И я понимал: все, что делается в республике, ему известно. Гейдар Алиевич не мог не оценить, что в 1991 году по моей инициативе в Москве был открыт памятник Низами, проведен юбилей поэта в Большом театре. Позднее он как-то сказал мне:

- А ведь раньше нужно было пробить постановление Бюро ЦК КПСС, чтобы провести такое мероприятие в Большом театре.

Ведь еще существовал Советский Союз. Кстати, в том же году мы отметили юбилей Низами в Ленинграде, и мне удалось договориться с тогдашним мэром Анатолием Собчаком об установке в Ленинграде памятника великому азербайджанскому поэту. Наверное, символично, что через 11 лет открывал этот памятник Гейдар Алиев.  

Он видел, что в самое тяжелое для культуры время я проводил большие мероприятия, что в Баку приезжали различные делегации, что у нас налаживаются хорошие взаимоотношения с Турцией, Ираном. И думаю, что все это сыграло определенную роль в его отношении ко мне.

Однако скажу искренне: в самом начале, когда Гейдар Алиев вернулся, я почувствовал какое-то напряжение. Он еще был главой парламента, но уже практически руководил республикой. Позже я узнал: в глубине души он был недоволен тем, что я не ушел с должности во время правления Народного фронта. Я добился аудиенции и рассказал ему, что если бы я тогда ушел из министерства, то, вернувшись в Баку, он бы уже не застал ни Хореографического училища, ни хоровой капеллы, ни симфонического оркестра, ни балетной труппы театра.

Потому что это был период, когда слесарей назначали главами районов, а «бородачи» врывались в учреждения культуры. Была предпринята попытка захвата омоновцами здания кирхи. Хотели отобрать бывшее здание Музея имени Ленина, вышло специальное распоряжение тогдашнего президента о передаче его Верховному суду. В отчаянии я обращался к общественности – ведь там у нас действовало несколько музеев. Дело дошло до того, что меня чуть не арестовали.

Честно говоря, считаю одной из главных своих заслуг на посту министра, что мне в то тяжелое время удалось сохранить все наши помещения и кадровый потенциал Министерства культуры.

…Когда я подробно рассказал обо всем этом Гейдару Алиеву, напряжение было снято.

В 1995 году земляки-шушинцы выдвинули мою кандидатуру в депутаты Милли Меджлиса первого созыва независимой республики. Но в то время существовала квота из 19 человек, которая оказалась заполнена. И лишь после «благословения» Президента мне разрешили баллотироваться в депутаты. В результате меня выбрали в парламент, и параллельно так получилось, что в это же время я оказался избранным председателем Совета по культурному сотрудничеству стран СНГ. Эти эпизоды говорили о полном доверии ко мне со стороны Гейдара Алиева.

Э.А. – Что было самым трудным для Вас во взаимоотношениях с Гейдаром Алиевичем? Как Вам с ним работалось?

П.Б. – С ним было очень интересно. Он полностью поддерживал все инициативы. Но надо учитывать, что время было голодное. Кроме зарплаты нам не открывали ни одну статью бюджета. Иногда даже телефонные переговоры засчитывали в долг. Поездки в командировку нам засчитывали в долг. Просто совершенно не было денег. Но Гейдар Алиевич всегда говорил мне: «Потерпите еще немного. Потерпите… Скоро деньги появятся». Несмотря на все трудности, мы проводили концерты, юбилеи, провели, к примеру, грандиозный юбилей великого Физули… На все это Минфин находил деньги по прямому поручению Президента.

На одной из встреч с Гейдаром Алиевым я рассказал ему о бедственном положении таких корифеев, как Гамар Алмасзаде, Джовдет Гаджиев и некоторых других.

Через некоторое время появился указ о выделении специальных Президентских пенсий видным деятелям культуры. В первом списке было человек 15, а сегодня, кстати, почти полторы тысячи человек (к моменту выхода книги это число значительно возросло – Э.А.).

Тогда же стали пробивать идею специальной зарплаты для симфонического оркестра. Кабинет Министров, Минфин, европейские структуры – МВФ и Всемирный банк – категорически были против того, чтобы какой-то отдельной категории граждан поднимали пенсии и зарплаты.

Э.А. - Но если все были против, почему он пошел на это?

П.Б. – Вы знаете с каким вниманием он относился к концертам, проводимым во Дворце, сегодня носящем его имя. По окончании большого правительственного концерта я провожал его из зала. Проходя мимо оркестра, тихо сказал ему:

- Гейдар Алиевич, они голодные.

Когда мы зашли за кулисы, он спросил меня:

- Ты что сказал?

- Гейдар Алиевич, ребята по ночам разгружают вагоны, подрабатывают, где могут. Ну не должен скрипач циклевать полы. Многие уезжают в Турцию, в другие страны. Симфонический оркестр может развалиться…

Гейдар Алиевич ничего не ответил. И я всю ночь переживал, не наговорил ли лишнего… Но уже в 11 утра следующего дня мне позвонили из Кабинета Министров с поручением подготовить все необходимые документы для повышения зарплаты музыкантам симфонического оркестра в четыре раза. Это был революционный шаг в поддержке национального достояния, каким является наш оркестр – первый профессиональный симфонический оркестр на всем Ближнем Востоке.

Следующей была хоровая капелла, затем - балетная труппа Оперного театра, а потом Государственный ансамбль танца. Позднее стали присуждать Президентские стипендии молодым деятелям культуры, появилась Красная книга одаренных детей и многое другое. Этими неординарными мерами Гейдар Алиев сохранил высокий уровень профессионализма нашей культуры.

Э.А. – Вы являлись министром культуры в очень трудное время. Помимо финансовых, какие еще встречались сложности?

П.Б. – Я был не в состоянии удовлетворить многие амбиции творческих людей, потому что наступил период переоценки ценностей. В то переходное время все стало обретать свою реальную стоимость, и выяснилось, что многие себя явно переоценивают. К примеру, композитор хочет, чтобы поставили его балет, причем, чтобы танцевало 120 балерин, а декорации были на уровне Вирсаладзе. Все требуют должности, звания, квартиры, зарубежные поездки, машины. Обидно, что мало кто приходил ко мне с каким-то интересным творческим проектом, с предложением открыть новый театр. Все просьбы были бытовые.

Кроме того, если какая-то известная певица пела фальшиво, то я ей мог сказать: «Милая, ты приведи себя в надлежащую  форму, - и конкретно указывал: - В таком-то месте недотянула, а в таком-то в тональность не попала. Еще раз будешь так петь, в филармонию или во Дворец больше не попадешь». Конечно, это вызывало большое недовольство. Но я же не просто министр, но еще и музыкант.

Э.А. – Я знаю, что Вы как министр были человеком жестким. И, наверное, было много обиженных, которые жаловались на Вас Президенту. И как он реагировал?

П.Б. – Я уверен, что Гейдар Алиевич услышал обо мне много плохого. Он никогда не называл никого конкретно, но говорил: на тебя очень многие жалуются. Он все понимал. И как-то мне сказал: «Я знаю, что у тебя контингент трудный. Сколько хорошего ни делай, будут требовать еще большего. Но ты – министр, и надо находить возможности им помогать».

Или: «Раз Н. или М. хороший композитор, то его надо поддерживать при всей трудности его характера». И, конечно, по мере сил и возможностей я старался это делать.

Э.А. – Давайте поговорим о методах работы Гейдара Алиевича. Что он больше всего ценил в членах своей команды, а чего терпеть не мог?

П.Б. – Терпеть не мог неискренности. С ним надо было быть предельно честным. Если чего-то не смог сделать, лучше прямо сказать об этом, а не изворачиваться. Он все равно все знал. Гейдар Алиевич был эффективным руководителем. Даже в короткий срок каких-то совещаний или в телефонном разговоре он точно формулировал задачу. Кроме того, он предельно четко прорабатывал любое мероприятие.

Помню, перед приездом Ростроповича он провел совещание, где рассмотрел все предложения, связанные со встречей этого великого музыканта. Больше всего ему понравилось предложение открыть музей в доме, где родился Ростропович. Гейдар Алиев очень внимательно относился к приездам четы Ростропович-Вишневская, так как это - имидж Азербайджана.  Ростропович – человек с мировой известностью, уедет отсюда и будет рассказывать королям и президентам о том, как его принимали на Родине. Все помыслы Гейдара Алиевича были направлены на сохранение и пропаганду наших национальных ценностей.

Он действительно любил и понимал музыку, причем как народную, так и классическую. Его выступления на юбилеях Узеира Гаджибейли, Бюльбюля, Рашида Бейбудова поражали музыковедов точными формулировками, глубоким анализом и неординарными выводами.

Бывало, что после концертов он звонил и устраивал, как говорят, «разбор полетов»,  при этом вполне мог сказать: «А почему такой-то сегодня выступил неудачно?» - На что я отвечал в оправдание артиста: «Увидев Вас в зале, они сильно волнуются».

Однажды он мне позвонил и сказал:

- Я по телевизору видел, что появились микрофоны без шнуров. Почему у нас их нет?

- Каталоги как раз сейчас у меня на столе. Если Вы дадите поручение, мы приобретем их в течение 15 дней.

Он дал такое поручение, и мы закупили несколько таких микрофонов.

А как он поддерживал наших мугаматистов и ашугов! И, кстати, сам замечательно пел. Вы знаете, мне посчастливилось аккомпанировать ему. Случилось это на приеме в честь Ихсана Дограмаджи. Гейдар Алиевич неожиданно спросил меня: «Ты можешь сыграть «Кючелере су сепмишем»?» Я сел за рояль и так растерялся, что вначале не мог толком подобрать ему тональность, играл что-то несусветное, но он спел под мой аккомпанемент. А после еще и песню Тофика Кулиева «Сене де галмаз», которую очень любил. И никогда не забуду, как он потрясающе танцевал азербайджанский танец с Майей Плисецкой на приеме, устроенном в ее честь.

Он приходил на эти приемы после тяжелого рабочего дня. Мог выпить немного виски, и чувствовалось, как он постепенно оттаивал от дневных забот. И через полчаса это был уже совершенно другой человек: он шутил, смеялся и был очень внимателен к своим гостям.

Однажды я ему сказал: «Гейдар Алиевич, если бы Вы не были политическим деятелем, то, наверное, стали бы выдающимся режиссером». - «Что? Что ты сказал?» - удивился он.  - «Шекспировского масштаба», - добавил я.

Послушайте его выступления, обратите внимание на его паузы, на интонации - какие чеканно-выдержанные фразы. Этому нельзя научиться, это – талант. Такому не учат ни в одном университете, ни на каких театральных курсах этому научить невозможно. Потому что театральный пафос – он совсем другой. А это именно речь оратора, трибуна, который может повести за собой народ.

У него были какие-то внутренние часы. Например, перед выходом на сцену он мог сказать: «Я сегодня буду говорить полтора часа», - и говорил ровно полтора часа. Однажды я предложил ему: «Гейдар Алиевич, может, в трибуну вмонтировать часы?» - Он удивленно посмотрел на меня и ответил: «Мне часы не нужны». Ему явно не понравилось мое предложение. Не глядя на часы, он выступал именно столько времени, сколько планировал заранее.

Расскажу еще один любопытный эпизод. Всякий раз к приезду Президента во Дворец «Республика» мы стелили дорожку от машины до входа. Во время одной из его поездок по районам по телевидению показали сюжет, где Гейдар Алиев сделал замечание местному руководству за расстеленную посреди поля ковровую дорожку. А на следующий день во Дворце – мероприятие. Дорожка как всегда уже расстелена. Я даю команду ее убрать. Тут же следуют звонки от высоких начальников: «Почему убрали дорожку?» - Я отвечаю: «Считаю, что она не нужна». – «Тебе за это достанется». – «Беру ответственность на себя. Посмотрим…»

Подъехал Гейдар Алиевич, вышел из машины. Увидел, что дорожки нет, улыбнулся и, ни слова не говоря, прошел в здание. Вошел в свою комнату. Тут же позвали меня. Я захожу, он сидит, улыбается.

- Что, вчера телевизор внимательно смотрел?

- Да, - говорю.

- Сделал выводы?

- Как видите.

- Правильно. Больше дорожку не стелить.

А когда он проходил в зал, там у нас кусочек пола был не циклеванным, и мы его всегда прикрывали дорожкой. Когда мы подошли к этому месту, я спрашиваю:

- Гейдар Алиевич, а можно эта дорожка останется? У нас здесь пол плохой.

Он засмеялся и сказал:

- Ладно, здесь пусть остается.

То есть он обращал внимание даже на такие мелочи. Я всегда любовался тем, как тщательно у него завязан галстук, как он всегда идеально выбрит –  само воплощение мужской элегантности.

Э.А. – Какие крупные культурные акции международного значения Вы могли бы отметить?

П.Б. – В те годы остро стоял вопрос приоритетов: прежде всего укрепления государственности, повышения обороноспособности, выстраивания нефтяной стратегии, укрепления национальной валюты, обустройства беженцев. И самое главное – решения карабахской проблемы. В то же время мы как независимое государство только начали выстраивать свои межкультурные взаимоотношения с ЮНЕСКО, с Советом Европы, с СНГ и другими международными структурами.

Гейдар Алиев обращал огромное внимание на развитие международных связей и проведение крупных культурных акций, привлекавших внимание мировой общественности. Одним из первых таких мероприятий стало проведение юбилея Физули, когда впервые в независимый Азербайджан приехал тогдашний генеральный директор ЮНЕСКО Федерико Майор. После юбилейного концерта он заявил, что они в Париже не смогли бы организовать такой концерт.

Или, например, юбилейные торжества по случаю 1300-летия эпоса «Китаби Деде Горгуд», которые с восторгом были восприняты Президентом Турции Сулейманом Демирелем. Для Гейдара Алиевича было высшей наградой, когда так высоко оценивали азербайджанских артистов и в целом уровень нашей культуры.

Как он радовался, когда Алим Гасымов получил премию ЮНЕСКО! Он гордился людьми, которые могли высоко нести имя Азербайджана.

Э. А. – А как он относился к тому, что его министр культуры дает сольные концерты?

П.Б. – В первый раз он присутствовал на моем сольном концерте в 1976 году, еще будучи партийным руководителем Азербайджана. После концерта, зайдя за кулисы, сказал много добрых слов в мой адрес. С тех пор как меня назначили министром в 1988 году, я перестал выступать на сцене.

Но в 1995 году на мое 50-летие в Баку приехало более сорока именитых гостей – музыкантов из ряда постсоветских республик. Я вынужден был организовать во Дворце «Республика» концерт, на котором вместе с гостями спел и сам. На этом концерте, длившемся более шести часов, от начала до конца присутствовал и Президент. В антракте он встретился с гостями, многих из которых он знал лично - Махмуда Эсенбаева, Иосифа Кобзона, Льва Лещенко, Нани Брегвадзе, Валентину Толкунову, Владимира Винокура, Вахтанга Кикабидзе, Евгения Дога, Бисера Кирова, Наталью Нурмухаммедову, Заура Тутова и др.

Надо отметить, что столь многочисленный творческий «десант» появился в Баку впервые после распада СССР. Чувствовалось, что эта встреча доставляла ему истинное удовольствие, потому что он шутил, смеялся, вспоминал какие-то знаменательные эпизоды из нашей общей жизни. По окончании этой теплой встречи он отозвал меня в сторону и спросил, есть ли какие-то проблемы. Я ответил, что проблема есть и очень серьезная. Начинается комендантский час (в стране тогда действовал режим чрезвычайного положения), а впереди - второе отделение, которое будет длиться минимум 3 часа. Президент тут же поручил министру внутренних дел обеспечить зрителям беспрепятственный проход через посты, о чем было объявлено в начале 2-го отделения.

Когда в 2000 году в Москве, перед киноконцертным залом «Россия» открывали мою именную звезду, Гейдар Алиев прислал поздравление, которое зачитали со сцены. Так что все мои выступления он воспринимал совершенно нормально, хотя их было и не слишком много, в основном по поводу юбилейных дат. И вообще в отношении своего творчества я никогда никаких замечаний от него не получал. Более того, во время одного из первых визитов в Турцию в присутствии Сулеймана Демиреля он сам попросил меня спеть, и это стало для турецкой стороны сенсацией: министр играет на рояле и поет!

Э.А. – О Вас много разного писали в прессе. Как на это реагировал Президент?

П.Б. - Я несколько раз судился с газетами и журналистами, потому что писали невообразимые глупости. Однажды он собрал министров и сказал:

- Перестаньте подавать в суд на СМИ. Я прекрасно знаю, кто из вас чем занимается, что делает и какая от вас польза. Пусть пишут что хотят. Мы строим демократическое общество, и у нас свобода слова. Если вы такие принципиальные, то почему вас не оскорбляет то, что пишут про меня? Я же не подаю на них в суд и не закрываю эти газеты.

Потом одно из изданий написало про меня очередную гадость. Мы были на совещании у Президента, и я взял с собой эту газету. Когда все вышли, подошел к нему и говорю:

- Гейдар Алиевич, ну невозможно же терпеть. У меня друзья, дети… Разрешите…

- Слушай, - оборвал он меня, - я вам один раз сказал. Иди, почитай, что пишут про меня.

И не разрешил подать в суд.

Вообще, его жизненный путь от генерала КГБ до руководителя демократического государства, от защитника социалистической экономики до инициатора проведения рыночных реформ заставляет задуматься об этих удивительных метаморфозах…

Э.А. – Что Вам дали годы работы с Гейдаром Алиевым?

П.Б. – Это была огромная школа. И человеческая, и административная, школа общения с людьми, подготовки документов, школа собранности, постоянной нацеленности на успех, на конечный результат. Это и умение молчать, когда нужно, и говорить, когда надо. Он терпеливо воспитывал, «шлифовал» нас какими-то полунамеками, шутливыми замечаниями, добрыми советами.

Поэтому, когда я был назначен послом, мне никакой дополнительной подготовки не понадобилось – я прошел школу Гейдара Алиева. Это настоящий университет, диплом которого не выдают нигде в мире. Диплом называется  «Десять лет с Гейдаром Алиевым».