Все, что проходит. Памяти талантливого прозаика, киносценариста Али Кафарова
«Все, что проходит»… Так назывался один из его «сибирских» рассказов. Страшно подумать: а ведь он мог бы еще жить да жить. Живы многие его сверстники, друзья, коллеги, которым сегодня даже больше чем ему. А Алику вчера исполнилось 80. Вернее, исполнилось бы, если б он не ушел совсем молодым, в декабре 1979-го…
Между нами, старшим братом и младшей сестрой, не было особой близости. Да и не могло быть – шутка ли, почти двадцатилетняя разница в возрасте. И все же я твердо знаю, что именно Алик каким-то мистическим образом подвиг меня на занятия литературным творчеством, на служение Слову, которому сам был предан безраздельно.
Али Кафаров, или Алик, как называли его друзья и близкие, был самым старшим в семье. Самым старшим и самым талантливым. Родители и обе бабушки его просто обожали (дедушек мы не знали, они погибли молодыми), друзья в нем души не чаяли, девушки влюблялись поголовно. Алик был красив, ловок, спортивен и чертовски талантлив.
Родился Алик на Украине, на родине матери, в городе Синельниково, но школу заканчивал на родине отца – в Ленкорани. После ее окончания Али с легкостью поступает на филфак Азгосуниверситета имени Кирова. И вскоре становится знаменитым на весь вуз.
Друг и коллега Али Кафарова, кинорежиссер Ялчин Эфендиев вспоминает: «Об Алике говорили как о самом талантливом студенте – его рассказы, стихи ходили по рукам. Ректором университета тогда был знаменитый ученый Юсиф Мамедалиев. До него тоже дошли разговоры об Али Кафарове, он прочитал его рассказы и вызвал Алика к себе. Поговорил с ним и спрашивает: о чем ты мечтаешь, кем хотел бы стать в будущем. Алик ответил, что мечтает учиться во Всесоюзном Государственном институте кинематографии и в будущем работать в кино в качестве сценариста. Тогдашний министр образования был другом Юсифа Мамедалиева, ректор АГУ рассказал ему об Алике и попросил перевести талантливого студента во ВГИК. А тогда попасть в этот институт было крайне сложно, он занимал одно из первых мест в стране по числу желающих туда поступить. Конкурс был огромный. Несмотря на это, Али перевели на первый курс ВГИКа (правда, в Баку он успел проучиться уже три года), он прекрасно завершил этот курс. И тут случилось непредвиденное…»
О том, что случилось, рассказывают по-разному. Ялчин говорит, что три сокурсника Алика по сценарному факультету выразили протест против советской системы образования, в общем, высказались как-то критически. И их должны были исключить из института. Али был избран комсоргом факультета, и ему поручили выступить на общем собрании института, «пропесочить» своих товарищей, сказать, что они были не правы и т.д. В то время такие собрания, более похожие на судилища, были не редкостью. Многие проходили через это чистилище. «Алик рассказывал, - вспоминает Я.Эфендиев, - что он себе два дня места не находил, потому что считал, что его сокурсники были абсолютно правы в своих критических высказываниях. Когда ему дали слово, он понял, что не сможет выступить против товарищей. И он начал их защищать, при этом объясняя, почему именно они правы».
В нашей семье не любили вспоминать о той истории, сломавшей брату жизнь. Мама как-то обмолвилась, что после ХХ съезда партии, разоблачившего культ личности Сталина, брат нелицеприятно высказался в отношении тогдашнего генсека Никиты Хрущева, и об этом находившиеся в его окружении сексоты тоже донесли куда надо. Впоследствии в заявлении о приеме на Высшие курсы сценаристов и режиссеров сам Али Кафаров так вспоминал о том сложном периоде:
«Это было сложное время – время ХХ съезда, вскрытия злоупотреблений, допущенных в годы культа личности Сталина, время выхода в свет книги М.Дудинцева «Не хлебом единым…» и присуждения Б.Пастернаку Нобелевской премии за роман «Доктор Живаго». Ничего антисоветского в обычных студенческих разговорах, которые велись совершенно открыто в стенах института и в общежитии, не было – они только отражали то вполне понятное смятение двадцатилетнего парня, комсомольца, выбитого вскрытыми недостатками из круга привычных представлений».
В общем, Али Кафаров вместе с группой сокурсников был обвинен в организации подпольного молодежного кружка и репрессирован. Сотрудники Госбезопасности взяли его прямо из студенческой аудитории, в апреле 1957 года Московский городской суд приговорил Али к трем годам лишения свободы по печально известной статье 58-10 УК РСФСР (антисоветская пропаганда и агитация), и он отправился по этапу в сибирские лагеря. Я была ребенком и, конечно, все это не помню. Мама впоследствии рассказывала, что своим досрочным освобождением Алик обязан отцу – тот много ездил в Москву, ходил по инстанциям, что-то доказывал, подключил все свои связи. И вновь вспоминает Ялчин Эфендиев: «Через пару лет их оправдали и написали, что Али Кафаров может восстановиться во ВГИКе. Однако Алик решил больше туда не возвращаться, потому что там был тот же ректор, те же преподаватели и студенты, которые с ним столь жестоко поступили. И он остался жить и работать в Сибири».
С 1960 по 1962 год Али Гафаров работал в Гидроэнергопроекте, в Ангарской экспедиции, в КИП-1 Министерства строительства электростанций СССР рабочим топографического и бурового отрядов. Эти годы явились для брата суровой жизненной школой, обогатив незабываемыми впечатлениями. Впоследствии, на страницах республиканских и всесоюзных периодических изданий появятся “сибирские” рассказы Али Кафарова, которые сразу обратят на себя внимание литературной общественности. Два его рассказа в начале 60-х годов опубликовала газета «Литературная Россия», и Алик сразу проснулся знаменитым.
Он мог бы продолжать писать рассказы, публиковаться в самых престижных всесоюзных изданиях, однако предпочел вернуться на родину, в Баку, вместе с молодой женой – сибирячкой из Иркутска по имени Галина. Алик поступает на работу в газету «Бакинский рабочий», пробует свои силы в журналистике. Об этом периоде вспоминает его коллега, старейший журналист республики Эльмира Алиева:
«Мы работали вместе недолго. Но как-то так получилось, что мы сдружились. Он приходил ко мне в комнату, делился своими рассказами, замыслами. Мне было интересно его слушать. Это был человек, если так можно выразиться, очень тонкой конструкции, интеллигент до мозга костей. Очень приятный, действительно светлый, солнечный. Мы много разговаривали, и я поняла, что он относится к числу тех людей, которые далеко не все принимают в окружающей нас жизни. Он все пропускал через себя, через свое сердце. И осознание неспособности исправить то, что ему, скажем, не нравилось в нашей тогдашней действительности, делало его беспомощным. Мне он всегда казался каким-то внутренне незащищенным…»
Как бы там ни было, мечта стать профессиональным сценаристом, кинодраматургом не оставляет его. В конце 60-х годов Али Кафаров поступает на Высшие курсы режиссеров и сценаристов в Москве, в мастерскую известного кинодраматурга Алексея Каплера. Это был редчайший случай, когда соискателя приняли на Высшие курсы режиссеров и сценаристов без законченного высшего образования.
Вспоминает исполнительный секретарь Союза кинематографистов Азербайджана, кинорежиссер Джамиль Гулиев:
«В 1980 году я учился на втором курсе ВГИКА, у нас был педагог по теории кинодраматургии - Илья Вениаминович Вайсфельд, очень известный ученый-киновед, киносценарист. Узнав, что я из Баку, он как-то заговорил со мной об Али Гафарове. Сказал, что Али был любимым учеником прославленного мастера советской кинодраматургии Алексея Каплера. Удивительно, отмечал он, – мастер и его любимый студент скончались почти одновременно, между их уходом была разница всего в два-три месяца. Вайсфельд отмечал природный талант Али, вспоминал серию его сибирских рассказов, говорил, что они на уровне рассказов Шукшина. Алик Кафаров, по словам Ильи Вайсфельда, знал русский язык лучше, чем многие русские девушки и юноши, которые учились вместе с ним. Алик многим помогал на курсе, редактировал, переписывал сценарии товарищей, потому что был самым талантливым…»
Завершив Высшие курсы сценаристов и режиссеров, Али Кафаров возвращается в Баку, где наконец появляется возможность заняться любимым делом. «В 1969 году, - рассказывает Джамиль Гулиев, - он написал сценарий фильма о Шовкет Мамедовой «Жизнь, отданная музыке». Али подошел новаторски к документальной основе картины, в этом фильме, пожалуй, впервые в азербайджанском кино героиня сама говорит о себе, то есть здесь не использовался дикторский текст. Потом в творчестве Али Гафарова появился фильм о Гюльбале Алиеве, который они сняли вместе с талантливым режиссером новой волны Теймуром Бекирзаде. И вновь они вышли за рамки стереотипов того времени и создали новую по стилистике картину, которая до сих пор является одним из лучших фильмов отечественной кинодокументалистики. Впоследствии был создан ряд интересных документальных фильмов с талантливым режиссером Ялчином Эфендиевым».
Параллельно Алик писал сценарий художественного фильма «Фламинго розовая птица», который в 1974 году снял кинорежиссер Тофик Тагизаде. Зритель принял картину тепло, а ряд известных советских критиков опубликовали во всесоюзных изданиях положительные рецензии на этот фильм. Один из них, Марков, в 5 номере журнала «Советский экран» за 1974 год писал:
«Фильм «Фламинго розовая птица» рассказывает о простых людях, населяющих рыбацкий поселок на побережье Каспия и о сложных нравственных проблемах, которые их волнуют. Можно без преувеличения сказать, что проблемы эти вечны как мир. Поговорить со зрителем о смысле жизни, о таких высоких понятиях, как честь, совесть, любовь – вот к чему стремятся авторы фильма «Фламинго розовая птица».
Между тем, сам Алик, как я вспоминаю, был недоволен качеством и уровнем снятого по его сценарию фильма. Помню, он даже жестоко разругался с Тофиком Тагизаде, хотя тот его очень высоко ценил и везде рекламировал как самого талантливого сценариста Азербайджанфильма. Но Алик был максималистом и часто, вольно или невольно, обижал тех, кого любил и кто к нему хорошо относился.
Вообще недовольство тем, как режиссеры воплощают его заветные замыслы, было, пожалуй, главной проблемой творческой жизни Али. В принципе это проблема любого киносценариста, редко кому из писателей или кинодраматургов нравится кино, снятое по их книгам, сценариям. Алика это мучило, угнетало, выводило из колеи. Наверное, угнетала и вся наша тогдашняя подцензурная соцреалистическая действительность. Он-то ведь в душе всегда был диссидентом, помню, еще девчонкой, я находила в укромных уголках книжного шкафа в его комнате какие-то самиздатовские вещицы, напечатанные на папиросной бумаге, помню, что именно с его подачи уже в начале 70-х я прочитала повесть Солженицына «Один день Ивана Денисовича», напечатанную в 1962 году в «Новом мире» (брат бережно хранил этот «крамольный» номер), и потом долго еще пребывала в состоянии душевного потрясения. Помню, как он посоветовал мне посмотреть второй раз фильм «Зеркало» Тарковского, потому что в первый раз я толком ничего не поняла. Еще помню, как он обрадовался, когда фильм Василия Шукшина «Калина красная» получил главный приз кинофестиваля в Баку. Чего в нем абсолютно не было – так это зависти к более успешному собрату. Наверное, потому, что Алик осознавал, насколько он сам одарен и талантлив. Про таких абсолютно точно говорят «поцелованный Богом».
Через несколько лет после начала работы на киностудии Азербайджанфильм об Али Кафарове начали рассказывать легенды – дескать, этот парень способен «вытянуть» своим текстом самый безнадежный документальный фильм, а любой, даже бездарный, сценарий за несколько дней причешет так, что мама родная не узнает, а самая строгая комиссия без возражений примет. В принципе так оно и было. И к Алику начала выстраиваться живая очередь. Я их тогда часто у нас дома видела - неудачливые кинодраматурги, «запоровшие» очередной сценарий, кинорежиссеры, не «дотянувшие» фильм до сдачи, и прочие и прочие. Алик не умел никому отказывать, бежал с ними ни кино- или телестудию и буквально спасал их репутацию (и их карманы). А они откровенно пользовались его слабостью. Об этом вспоминает кинодраматург Рамиз Фаталиев:
«Не понимаю, откуда у этого человека, выросшего в Ленкорани, такое глубокое знание русского языка? Он ведь писал на уровне лучших русских прозаиков того времени. Ну, кто тогда был на слуху? Юрий Казаков, потом Василий Шукшин, другие. Это удивительное чувство слова, поразительное владение словом, которое я тогда почти ни у кого больше не встречал, во всяком случае, в те годы.
У Алика была поджарая спортивная фигура, он был сильный человек, но с мягким характером. Помню, у него были мягкие волосы, и характер был такой же красивый и мягкий. И с этим характером ему было трудно жить и трудно отказывать. А если учесть, что он еще был человек щедрый и первый лез в карман за деньгами, то понятно, что он постепенно оброс паразитами и прилипалами. Было две категории паразитов – это те, которые пользовались его карманом, и вторая - те, которые пользовались его талантом. Алик Кафаров действительно мог за ночь написать текст фильма и «вытащить» его, он и этим иждивенцам не мог отказать. Он писал за других людей часто. При этом в титрах стояли фамилии этих бездарей, а не Алика. Так он щедро, по кусочку, отдавал себя им.
Алик был драматической и даже, я бы сказал, трагической фигурой. Почему-то рядом не оказалось никого, кто бы просто схватил его за шкирку и заставил жить по другому. Наверное, это было невозможно. Он жил как хотел и как умел...»
В последние годы перед гибелью Алик начал все сильнее выпивать, хотя пить совсем не умел, потому что после определенного количества спиртного отключался полностью. Мы, младшие, таким его не любили и побаивались. Однако он мог не прикасаться к рюмке по полгода. Это когда в нем вспыхивал новый замысел, и он весь отдавался любимой работе. Помню, как он несколько месяцев просидел за письменным столом в своей комнате, рождая сценарий художественного фильма об Ази Асланове «Тогда, в 42-м». Сценарий получился великолепным, такого еще в азербайджанской кинодраматургии не было – сценарий не просто о войне, а о людях, победивших на той войне. Помню также, что его восторженно приняли на киностудии. А потом Али жестоко разругался с директором киностудии Джамилем Алибековым, который Алика просто обожал и создавал для него все условия. Но Джамиль муаллим сказал, что на две серии Госкино СССР денег не даст. И тогда Алик сценарий с киностудии забрал, дескать, на одну серию категорически не согласен. И вновь погрузился в депрессию. А прекрасный сценарий, кстати, так и остался нереализованным…
Конечно, нельзя сказать, что в жизни Али Кафарова были лишь одни трагические моменты. Он действительно жил как хотел, на широкую ногу. Мог за пару дней прокутить 5-6 тысяч рублей (огромные по тем временам деньги), а потом просил у матери купить ему «Аврору» за 15 копеек. Вещами не обрастал абсолютно, в этом смысле так и остался комсомольцем 50-х годов. Вообще в бытовом плане был абсолютно беспомощен. Зато у него было чисто мужское хобби – во-первых, он обожал подводную охоту, а, во-вторых, был метким стрелком и часто охотился на гашгалдага (лысуху) и прочую дичь на своем любимом острове Сары вместе с младшим братом отца, профессиональным охотником. Помню, Алик привозил полные рюкзаки дичи или рыбы, и мама, вздыхая и ворча, всю ночь чистила привезенный им улов. Он обожал смотреть футбол, он так «болел» за нашу сборную по хоккею, что, превозмогая дикую боль, однажды дотерпел до конца трансляцию какого-то матча и лишь затем отправился в больницу. И там его едва удалось спасти, потому что у Алика развился перитонит. Его любили очень красивые женщины, после Галины у него было еще две гражданские жены. Но ни одна не смогла уберечь Алика от пагубной страсти.
…Погиб он странно, дико и непонятно. Однажды просто не пришел домой. Сначала родители не очень волновались, потому что Алик и прежде пропадал у приятелей по нескольку дней, когда начинались его загулы (дома он никогда не пил). Затем отец отправился в милицию. Оказалось, что брата уже две недели как не было в живых. В районном отделении милиции нам выдали его одежду, она была вся в крови. Конечно, началось следствие, конечно, мы пытались докопаться до истины. Но в конце концов дело закрыли за неимением состава преступления. Как нам объяснили, Алик умер своей смертью. Причем совсем недалеко от дома. Просто шел и, будучи нетрезвым, споткнулся о камень. Отсюда и кровь. Верилось в это с трудом. Но доказать мы ничего не смогли…
Спустя несколько лет после его гибели мне удалось с помощью первого секретаря Союза писателей Азербайджана Исмаила Шихлы опубликовать в Москве, в издательстве «Советский писатель» избранный сборник повестей и рассказов брата. Он так и назывался «Фламинго, розовая птица». Когда книгу приняли к печати, из Москвы маме пришло письмо от директора издательства, в котором были запоздалые строки сожаления о том, что советская литература потеряла очень талантливого писателя. А народный артист Азербайджана, друг Алика, кинорежиссер Ялчин Эфендиев считает, что «если бы Али Кафаров писал только стихи, он был бы серьезным поэтом. Если бы занялся литературой, стал бы известным писателем. Если бы прожил подольше, стал бы классиком азербайджанского кино».
К сожалению, история не знает сослагательного наклонения. И Алика нет среди нас уже 36 лет. Он ушел в 44 года. Три года назад по инициативе Джамиля Гулиева в Музейном центре состоялся вечер памяти Али Кафарова. И на мероприятие пришло очень много людей – писатели, режиссеры, операторы. Все они прекрасно помнили Алика и говорили о нем тепло и искренне. А Сиявуш Мамедзаде посвятил памяти брата короткое стихотворение, которым я и хочу завершить свое эссе.
Сиявуш Мамедзаде:
«Али был солнечный человек, харизма у него была невероятная. И думая о памяти человеческой, которая нам помогает жить, я попытался выразить в стихах обуревающие меня чувства:
Как же время летит… А прошла будто вечность.
Как не верится в эту дикую быстротечность!
Остается глазеть с изумленьем назад,
В вереницу пастушью дат и утрат –
И оттуда, из прошлого, брезжут их лица,
Незабвенные лица ушедших друзей,
Продолжая улыбкой знакомой светиться
Через пеструю смуту мелькающих дней.
Все меняется – взгляды, законы и вехи,
Отцветают сады, увядает трава…
Только память бессмертна навеки, навеки,
И покуда мы живы, она в нас жива.
Эльмира Ахундова
