«Это все было мной пережито»: Абшеронское детство Лалы Умуд
В ряды современных азербайджанских писателей уверенно входит молодая азербайджанская писательница, член Союза художников Азербайджана, «Элисам» (Ассоциация авторов литературных и научных произведений Турции), а также литературно-творческой ассоциации «Луч» Лала Умуд (Багирова).
Прошедшие с большим успехом в Российском информационно-культурном центре одна за другой с небольшим разрывом во времени презентации двух ее книг — «Урок любви» (недавно она вышла и в переводе на азербайджанский) и «Сделка с совестью» — продемонстрировали живой интерес читателей и к творчеству писательницы, и к ее литературным планам.
Лишь один из нескольких десятков рассказов, вошедших в обе книги, носит название «Урок любви», но, по сути, вся книга — это своеобразный гимн любви. Ее живительным теплом, мудростью, искренностью автора, любовью к людям, природе, к каждому проявлению жизни пронизаны все представленные в сборниках рассказы, какой бы тематике они ни были посвящены. Они интересны не только раскрытием неожиданных сторон жизни героев, тонким психологизмом, но и порой мистическими сюжетами. Особую ценность представляет отражение автором этнографических сторон быта народа, особого его мировосприятия, многовекового опыта, а также примет технического прогресса времени, в котором живет сама писательница.
В этом плане рассказы, написанные хорошим литературным русским языком, очень интересны и познавательны. Обе книги не оставляют никого равнодушным, более того, заряжают оптимизмом, солнечным настроением, гармонизируя внутренний мир читателя, его душевное состояние. И вполне закономерно, что они вызвали поток положительных отзывов. Обе презентации сопровождались экспозициями живописных работ писательницы. Предлагаемое читателям нашей газеты интервью пока лишь своеобразный пролог к будущей большой беседе с писательницей, которой, несмотря на молодость, есть чем поделиться с людьми.
— Лала, обе книги ваши вышли одна следом за другой с коротким интервалом, и по ним видно, что потенциал у вас большой, вы не испытываете проблем ни с темами для рассказов, ни с художественной их подачей — читатель уже с первых строк втягивается в их содержание и с интересом следует за нитью сюжета, любопытствуя, чем же он завершится, каким будет конец. Это я о себе говорю, да и на обеих презентациях люди восторженно отзывались о вашем творчестве. А когда впервые у вас появилась потребность писать рассказы, как давно?
— Я начала писать еще в шестом классе. Ну, о чем я могла тогда писать? Про любовь, про принцесс… Нас было семь девочек, которые дружили, и каждая что-то писала. По субботам у нас были свободные уроки, на которых мы читали свои рассказы. Это был своеобразный литературный кружок.
Я писала свои рассказы в толстых тетрадочках, которые моя старшая сестра долгие годы хранила, а потом они куда-то подевались. То, что писать я буду, знала всегда, уже с 5-го — 6-го класса, и вполне осознанно, потому что очень много читала. Причем, когда мне не нравилась концовка, всегда дописывала, — на пустых страницах, которые издатели в те годы всегда оставляли в книгах, — свой вариант, какой бы мне хотелось, чтобы она была.
— Первая книга, которую вы в детстве прочли самостоятельно?
— Дело в том, что я читала запоем, и поскольку у нас с сестрой была разница в 15 лет, а с братом — 13, то получается, что я просто шла по их стопам. Само собой, что я читала сказки — любила Андерсена, братьев Гримм, сказки в стихах Корнея Чуковского, а кроме этого, читала то, что сестра с братом оставляли на столе. У нас семья была читающая. Я очень любила Салтыкова-Щедрина. Долгие годы его «Господа Головлевы» была моей настольной книгой. Мне даже трудно сказать, за что я люблю это произведение. У Золя я люблю «Дамское счастье», хотя я всего его перечитала. Мне близко это произведение и я отдыхаю, когда читаю его. Вообще, мне присуще судить о писателях по какому-то одному его произведению. Самое мое сильное впечатление — от «Мастера и Маргариты» Булгакова. В первый раз я прочла эту книгу в шестом классе и ничего не поняла. Поняла только то, что было связано с описанием Москвы, мне все это было интересно: какие-то житейские вещи, как они устраивают сеансы, ходят в магазин, понравилось описание Елисеевского магазина. Когда доходила до глав, связанных с Понтием Пилатом, пропускала их, потому что не понимала. Позже еще раз прочла и опять пропустила, уже в старших классах прочла все, и эта книга стала моей путеводной звездой. Она сильно изменила мое мировоззрение. Я глубоко верующий человек, но после этой книги по-другому стала относиться к темным силам, и светлым. Я эту книгу восприняла, как совокупность…
— Совокупность чего?
— Она ведь разделена на наше время, 20-е годы, и время Понтия Пилата, и я уже восприняла его целиком и открыла для себя Булгакова.
— То есть изменилось ощущение вами мира вокруг вас, мироощущение...
— Да, ведь там же речь о Добре и Зле, Воланд олицетворяет собой сатану, который пришел… Человек верующий должен отторгать его, но у меня этого отторжения не произошло, я приняла его как явление потустороннего мира, который пришел показать минусы человеческой сущности, ее низменные стороны. Я более объемно, глубоко стала видеть и чувствовать людей. Мое детство, моя восторженность, иллюзия того, что все в мире хорошо, закончились именно с этим писателем, после знакомства с его книгой.
— Вы как бы получили информацию, что существуют два мира, существует Зло…
— И то, что оно пришло в мир, чтобы показать нам наше несовершенство, в чем мы не правы, что каждый пришел в мир со своим багажом греха. Булгаков, конечно, оказал на меня очень сильное влияние. Ну и, бесспорно, Чехов — мой любимый писатель, также и Зощенко. Их книги у меня настольные. Вообще, я выделяю не конкретных писателей, а конкретные их произведения. Например, Максим Горький для меня — это «Супруги Орловы», Джек Лондон — «Зов предков», Николай Некрасов — «Мертвое озеро». Пушкин для меня — это «Барышня-крестьянка» и «Метель», Стейнбек — «К востоку от рая», Гиляровский — «Москва и москвичи». Это своеобразное восприятие писателя через его произведения. Почему я начала с жанра рассказа? Я фантазерка. У меня всегда были какие-то истории, которые я запоминала и после пыталась записывать, чтобы не забыть. Я проживаю со своими героями их жизнь и, как правило, начинаю писать, не зная, что будет в конце.
— Вы словно живете своей жизнью и при этом в рассказах создаете какие-то иные миры…
— Можно сказать, альтер эго, мое другое «Я», которое живет параллельно со мной, и которое участвует в придуманных мной образах, то есть я могу ему что-то посоветовать..
— Почему у вас появилась такая потребность, где ее источник?
— Я очень эмоциональный человек, иногда бываю недовольна собой, иногда окружающими, а такие люди всегда пытаются создать что-то лучшее, и чтобы можно было этим управлять, вот что-то в этом роде. Даже в одном из рассказов у меня есть девушка, которая тоже создала себе подругу, потому что у нее никого не было. Сама я общительный человек, у меня очень широкий круг знакомств. Просто мне также интересно было провести некое психологическое «исследование». Я не знаю, может, это из-за переливающихся через край эмоций, может, каких-то восприятий. Я очень восприимчивая, и могу получать удовольствие, например, от тонкого запаха хризантем, мокрых от дождя. Порой мне даже близкие говорят: «Ты купила какую-то безделушку, африканскую поделку, и так радуешься. Ты действительно радуешься?»
— Ваша чрезмерная чувствительность наводит на мысль, что вы обладаете каким-то экстрасенсорным даром…
— Да, у меня есть такой дар, я очень чувствую людей, многое предчувствую, вижу вещие сны…
— На одной из презентаций вы с теплотой и благодарностью отзывались о своем отце. Может, скажете несколько слов о нем, о вашей семье? Какими людьми были ваши родители?
— Я выросла в семье интеллигентов. Мой отец окончил школу на азербайджанском языке, а когда поступил на исторический факультет МГУ, учился на русском языке. Школу он окончил с золотой медалью, а МГУ — с красным дипломом. В Москве познакомился с мамой, коренной москвичкой, русской, которая пережила блокаду Москвы. После ее с семьей эвакуировали в Сибирь. Когда они поженились и приехали в Баку, ничего русского от мамы не осталось, она полностью переняла местные обычаи. Ей было 20 лет. Мама по образованию медицинский работник, но ни одного дня не работала, потому что папа не разрешил, он хотел, чтобы она посвятила себя семье, воспитанию детей. Старший брат у меня биолог, а сестра окончила консерваторию, она музыкант. Отец 35 лет проработал директором Музея Ленина, преподавал в партийной школе ЦК. Он был очень добрым, милосердным человеком, никогда ни на кого не повышал голос. Пока он работал, выбивал своим сотрудникам квартиры, помогал, при том, что у нас самих, хотя и была служебная машина, возможность пользоваться цековским магазином, никаких излишков не было. Отец был истинным бессребреником, и когда развалился Советский Союз, все эти различные акты, связанную с работой документацию хранил дома. Мы ему говорили, что это никому уже не нужно и пора все выбросить, а он отвечал: «А вдруг надо будет отчитываться!» Он до мозга костей был приличным советским человеком. Конечно, развал Союза на него, человека, долгие годы служившего одной идеологии, очень сильно подействовал.
— Вам он по жизни давал какие-то советы, чему-то учил?
— Он меня учил прощать, быть доброй, внимательной, милосердной к людям, я переняла у него много хороших качеств. Отец был председателем Союза филателистов Закавказья и Азербайджана, и с пяти лет брал меня на филателистические собрания. Я долгое время собирала марки, приобщила к этому и своего сына, и теперь он тоже является членом Союза филателистов, он также и нумизмат.
— А мама?
— Она властная женщина, с характером, занималась нашим воспитанием. Вообще, в нашей семье женщины рано выходили замуж и сидели дома. А вот мне отец говорил: « Я хочу, чтобы ты по-другому прожила жизнь, видела мир, ездила». Он сам очень много ездил, много повидал, был на Кубе, во Вьетнаме, в других странах. В принципе, у меня так и получилось, как отец хотел. Я самостоятельно выучила итальянский язык, некоторое время работала переводчиком, много ездила, меня в этом плане не ограждали. Меня так воспитали, что излишним было наставлять или поучать.
— Анна Ахматова как-то воскликнула: «Когда б вы знали, из какого сора растут стихи…». А откуда ваши рассказы растут?
— Из меня самой. Я разная. Выглянет солнце — я одна, при бушующем море — другая. Мои рассказы — это я, они такие же разные.
— У всех ваших рассказов динамичное начало, они обязательно начинаются с какого-то действия, за которым читатель заинтересованно следит до самого его окончания…
— Я объясню, почему. Быть может, потому, что в наш бешеный век, когда у людей совершенно не остается времени на отдых, на полноценный досуг, на то, чтобы перевести дыхание от ежедневной гонки, — а хочется остановиться, отвлечься от своих забот, — чаще всего они погружаются в пространство Интернета, бездумно переключаясь с одного сайта на другой. Мне же хочется, чтобы в такие минуты мой читатель, потратив минимум времени на чтение пусть даже одного моего рассказа, как бы встряхнулся, «проснулся», получил от него дозу положительной энергии, добра и при этом извлек для себя какой-то урок жизни, урок любви. Для этого его надо с первых же строк заинтриговать так, чтобы он не смог уже оторваться от чтения до самого конца рассказа. Интересно, что, когда я сажусь писать, у меня в голове только название рассказа. Так было, например, с рассказом «У озера». Как-то мы поехали на отдых в Шамаху, в «Сакит гель». Мне очень нравится это место, там тихо, спокойно, и рядом озеро, которое притягивает меня к себе, окутывая своей аурой. Я сажусь писать, не зная еще, о чем будет рассказ, куда меня заведет. Как мой сын говорит: «Мама, ты находишь на улице пуговицу и пришиваешь к нему пальто». Приблизительно так и бывает у меня.
— Он очень точно выразился.
— Да, у него прекрасный слог, и если он захочет, будет писать лучше, чем я.
— Уже по этому яркому образу можно судить.
— Мы, советские дети, росли и познавали жизнь, учились многому «методом тыка», не сами делали свой выбор, не по своему желанию. Сейчас по-другому: в нужное время я давала сыну нужные книги, он смотрел нужные фильмы. При этом я хотела вырастить его чуть-чуть советским ребенком. Для меня это очень важно, потому что я родилась в советское время и осталась тем человеком.
— Лала, вы же еще и рисуете! Ваши рассказы и обложки обеих книг проиллюстрированы вашими же рисунками. Когда и как этот дар у вас проявился?
— Видимо, это часть моего творческого потенциала. Я начала рисовать в 2012 году. Это были и пейзажи, и рисунки всего, что мне нравилось и хотелось передать на холсте.
— Но вы же не вдруг начали, что-то, вероятно, послужило толчком.
— Я увидела во сне, что рисую маслом, и в этот же день пошла куда-то в магазин что-то купить. И вдруг увидела маленький магазинчик, где продавали краски. Оказалось, его открыла моя бывшая ученица. Я ей рассказала о своем сне, и она говорит: «Лала ханум, купите краски!» Я купила холст, краски, пришла домой и сразу же начала рисовать. Мистика. Приблизительно через полгода сделала выставку. Картины понравились, и мне предложили вступить в Союз художников и приняли. Это было перед началом писательской деятельности. Но я не считаю себя художником, очень критично отношусь к себе в этом плане. В детстве я была в Третьяковской галерее, а после своей выставки вновь побывала в ней. После этого позвонила домой: «Выбросьте вообще все — краски, кисти, холсты. Я даже близко не хочу подходить к ним, я маляр, я не художник, художники здесь, в Третьяковской галерее». Я думаю, что, возможно, что-то во мне должно было раскрыться, реализоваться и вот вылилось в виде художества. А через два года, случайно, на «Фейсбуке» я попала на сайт литературной ассоциации «Луч». Заинтересовалась, написала. Меня пригласили на одно из собраний, и я познакомилась с очень интересными, доброжелательными, увлеченными творчеством людьми, единомышленниками. Я стала активным членом ассоциации, в прошлом году меня выбрали на должность ответственного секретаря. Все это придало мне уверенности в себе, которой мне недоставало, и я почувствовала себя готовой представить читателям свои книги. Я благодарна моим новым друзьям за это.
— Лала, хотя вы и раскритиковали себя как художника, тем не менее, живопись не забросили. А мне вот интересно, кто из художников вам близок по мироощущению?
— Русские передвижники, а еще Саврасов, Шишкин. Это все опять из моего советского детства, это родное. Они передают природу, ее настроение так, как я это чувствую.
— А что для вас означает — «чувствовать природу»?
— Например, говорят, что в городе мы не видим неба, не чувствуем природу, а я чувствую, вижу. И в городе, и за городом. Я чувствую, когда свинцовые облака, когда дождь, снег. Я люблю природу.
— Вы растворяетесь в ней…
— Да, у меня дома обязательно должны быть живые цветы. Обязательно должны быть нарциссы. Это у меня март, ландыши — май, обязательно должна быть сирень, хризантемы у меня — ноябрь. Для меня это важно, это создает мою ауру, создает меня, поэтому я и люблю тех художников, которые передают природу, ее состояние.
— Лала, у вас нет ни одного «проходного» рассказа, и все я прочитываю с интересом и удовольствием, а благодаря рассказам «Мое абшеронское детство», «Цветок айвы» погружаюсь в мир бакинских дач, природы, народных верований, обычаев, даже получаю какие-то полезные знания. Мне даже хочется, чтобы вы не один такой рассказ с «этнографическим уклоном» написали, они у вас в чем-то медитативные.
— «Цветок айвы» прочитал один из бывших ответственных работников, который сейчас живет на даче и ухаживает там за своим фруктовым садом. На одной из презентаций он сказал: «Когда я прочел ваш «Цветок айвы», подумал, что вы багбан, садовник, настолько точно вы описали, как она раскрывается, ее аромат, и я был в шоке, потому что женщина не может это описать, «увидеть». Это может только человек, который вырастил это дерево, ухаживал за ним. «Мое абшеронское детство» — это действительно мое абшеронское детство. И я действительно все эти обряды видела на даче, я выросла на ней. Начиная с апреля, нас, детей, гуртом закидывали на дачу, где мы жили с бабушками, родителями. И там за нами не ходили по пятам, и не говорили, ой, туда не ходи, это не трогай. С водой на тех дачах были проблемы, мы ходили чумазые, чем-то заляпанные, и в таком виде ложились спать. На даче мог и скорпион пробежать, но Бог хранил, и все было нормально. А потом были рассказы по вечерам. Это все было мной пережито. В опубликованных рассказах только сотая часть моего дачного «багажа» знаний.
— Вы готовите какие-то новые публикации?
— Мы с сыном готовим к публикации в марте книгу про двух известных ежиков — Ежкина и Картошкина, которые практически родились вместе с моим мальчиком. Он в детстве был немного капризулька, и я их выдумала. И мы с сыном перерождались: то он был Ежкиным, а я Картошкиным, то наоборот. Мы росли вместе с этими выдуманными персонажами. Про них набралось много сказочных историй, мы их сейчас иллюстрируем, и хотим издать детскую книгу под названием «Сказочные приключения Ежкина и Картошкина».
Работаю также над романом и над третьим сборником рассказов.
Интервью вела
Франгиз ХАНДЖАНБЕКОВА
