Женское равноправие: уроки модернизации /Часть II/
Борьба за равноправие женщин в Азербайджане примечательна тем, что она ставилась и решалась в русле модернизации.
Решая задачу уравнения в правах, азербайджанские прогрессисты руководствовались идеей духовной однородности общества. Сегодня мы можем говорить об этом с необходимой мерой озабоченности: наблюдается нарождение двух культур - «культуры хиджаба» и «культуры постмодерна». Между ними зреет соперничество как напряжение ментальных несовпадений. В наличии две программы жизнеповедения и, соответственно, два образа «правильного», «должного» бытийствования. Рано или поздно это различие выразит себя в политике и, таким образом, потеря культурной однородности может обернуться политическими проблемами для нации.
Единство общества есть необходимое условие модернизации, понимаемой как целенаправленное продвижение нации к социально-политическому и моральному идеалу. В этом смысле азербайджанское общество прошло в ХХ веке трудный путь женской эмансипации по культурному единому образцу. В первой трети ХХ века модернизация, в общем, мыслилась как приближение к некоему стандарту -европейской цивилизации, как выборочное заимствование ее институций.
И в этом движении в достойное цивилизованное будущее наличествовали разночтения. Модернизация, проводимая теми, кто правил в Азербайджанской Демократической Республике (1918-1920), образуя коалицию мусаватистов, иттихадистов и социалистов, - светских политиков, подразумевала постепенность, некоторую умеренность. Политический истеблишмент АДР принимал во внимание обыденное сознание мусульманской массы в вопросе женского равноправия. Ведь национальные чаяния интеллигенции нуждались в массовой подпитке, чтобы превратиться в национальное движение
1. Ботинки или чарыхи?
На Всероссийских съездах мусульман в 1905-1906 гг., принимавших политические документы, в многостраничной Программе мусульманской парламентской фракции А.-М. Топчибашева (1907 г.) вопрос о женском равноправии не фигурировал: он был «утоплен» в общих требованиях социокультурного и просветительского характера.
На съездах мусульман после Февральской революции резолюции о женском равноправии либо не принимались вообще, либо же облекались в декларативные формулы. Так фракция женщин 2-го Всероссийского мусульманского съезда (Казань. 21-31 июля 1917 г.) провела резолюцию. Она показательна, потому что очерчивает круг опасений мусульманских прогрессистов. В резолюции говорилось, что «невыясненность женского вопроса может повредить… нашему национальному и культурному движению». Почему? - Потому что есть опасность, что «темная часть населения во время выборов как в Учредительное собрание, так и в национальный парламент, может действовать во вред нации». Резолюция утверждала, что поскольку «женский вопрос не является вопросом, затрагивающим интересы одних лишь женщин, а вопросом всей нации», то надо немедленно проводить «в жизнь постановление 1-го Всероссийского мусульманского съезда по женскому вопросу, помимо вопросов о наследственном праве и праве свидетельского показания».
На 1-м Всероссийском мусульманском съезде (Москва. 1-11 мая 1917 г.), на котором было 100 мусульманок, в том числе из Баку - Ш. Эфендизаде, С. Якубова, Р. Султан-Галиева, была принята резолюция о полном уравнении женщин в политических и гражданских правах с мужчиной и об уничтожении многоженства. Съезд устами женщин-делегаток объявил, что «самодержавию мужчин наступит конец, как наступил конец самодержавию царя», а посему надо, в частности, «закрыть все дома терпимости в населенных мусульманских областях».
Эти пожелания контрастировали с реальностью. Так, на съезде мусульман Кавказа (Баку. 15-20 апреля 1917 г.) выступление Шафиги ханум Эфендизаде стало поводом к бурной полемике. Известный общественный деятель, между прочим, первый переводчик Корана на азербайджанский язык, Ага Мир Мамед Керимом упрекнул ее в непристойном поведении: Шафига ханум взошла на трибуну без хиджаба. Большинство делегатов осудило казия, однако отдельную комиссию по женскому равноправию на съезде не создали. Соответственно не стали писать резолюцию с требованием женского равноправия.
Событие, произошедшее после съезда, показало: сознание мусульманской массы не таково, чтобы решиться, на радикальные новшества - на глубокое вторжение в их семейный быт после прихода к власти.
21 апреля 1917 года, в мусульманских кварталах Баку распространился слух, будто инициаторы съезда станут принуждать мусульманок ходить без чадры и в ботинках вместо традиционных восточных туфель. В некоторых местах ревнители благочестия останавливали женщин и снимали с них ботинки. Толпа была готова громить «Исмаилие», - резиденцию Бакинского комитета мусульманских общественных организаций.
Партия «Мусават» сделала специальное заявление: «Если же по шариату женщинам нельзя будет носить ботинок, то нельзя будет носить их и мужчинам», а публицист «Каспия» Джейхун Гаджибеков написал, что нормы шариата глупо сводить к ботинкам. Этот казус показал, что существует бездна между «антиобщественным выступлением черни» (Дж. Гаджибеков) и теоретико-идеологическим сознанием руководителей национального движения. В событии 21 апреля 1917 года обнаружился феномен массового настроения как специфического переживания соответствия навязываемой нормы европейского отношения к женщине возможностям их жизненного осуществления.
Сердитая реакция на поведение мусульманской массы отразила весьма типичную вражду модернистов к носителям традиционного и житейского сознания, соответственно к, так называемым, «реакционерам» и «мещанам». Надо сказать, что в восточных мусульманских обществах первой трети ХХ века существовало известное напряжение между европеизированными модернизаторами и массой. Позднее оно преобразовалось в стойкий конфликт прозападных либералов с мусульманскими модернистами. Сегодня мы наблюдаем эту борьбу на огромном пространстве - от Индонезии до Марокко. Наиболее драматичное и открытое течение этой борьбы проявляется в Турции.
Эта борьба, осознавшей себя мусульманской цивилизации, с представителями западной цивилизации, возможно в будущем, перекинется в Азербайджан. Ее можно избежать, сохранив ценнейшее завоевание азербайджанской истории ХХ века, - светский характер ее духовной и бытовой культуры.
Весной 1917 года традиционное мировоззрение «черни», будучи социально-психологической функцией и, как таковое, ставящее рационально-целесообразные ограничения индивидуалистической сверхсвободе, дало положительный результат. На первых после крушения царизма выборах в гражданские комитеты 21 мая 1917 года в полной мере сказался сюрпризный феномен активизации женщин-мусульманок. Однако эта активизация проявилась в рамках традиционного общинного поведения. Либеральные газеты отмечали, что мусульманки вели себя не так как полагается вести себя по демократическим нормам, - они проявили нетерпимость и сообщничество: «Списки разных партий подавались в конвертах разных цветов и все заранее знали, кто за какой список голосует», мусульманки голосовали за тех, кто за «религию и нацию», ибо, по словам «учительницы-мусульманки»: «Мы здесь не социал-демократы, мы не партия, мы мусульмане и голосуем только за мусульман».
Этот результат, - писала газета социал-демократов «Известия Совета», - «ошеломляющим образом показал уродливость течения общественной жизни», потому что победа сделана голосами женщин, а те, кто руководил ими, «меньше всего руководились соображениями демократическими». И, тем не менее, политический потенциал мусульманки не был взят на вооружение азербайджанскими национальными деятелями, видимо из-за опасения потерять поддержку этнического электората, - мусульманских мужчин.
Подобный консерватизм как «верхов», так и «низов», был высмеян Джалилом Мамедкулизаде. В отклике на «оглушительный от рукоплесканий» съезд мусульман, Мамедкулизаде говорил о брачных привилегиях мужчин («талаг»), о слезах девятилетних жен, обывательском кретинизме мусульманской массы, которая требование доступа женщин на собрания общественности называла «блудомыслием». Мамедкулизаде напоминал, что знаковое слово-символ «мусават» («равенство») не подразумевает у национальных деятелей равенства полов.
В принятой «Мусаватом» на съезде (26-31 октября 1917 года) программе говорилось только об уничтожении в деле народного просвещения «всех стеснений, связанных с полом, происхождением и религией». В обширном двухчасовом докладе М.-Э. Расулзаде на II съезде правящей партии Республики - «Мусавата» (2-11 декабря 1919 года) тема женского равноправия, по всей видимости, не упоминалась вовсе.
2. «Сыны одной родины…»
«Акт о независимости» (28 мая 1918 года) содержал обещание гарантий гражданских и политических прав всем гражданам без различия пола. Однако в двух законах о подданстве Азербайджанской Республики (23 августа 1918 года и 11 августа 1919 года) гражданско-правовая дееспособность женщины ограничивалась. В частности говорилось: «Замужние иностранки допускаются к принятию в азербайджанское гражданство лишь совместно с мужьями». В дискуссии по законопроекту марксисты А. Пепинов, М. Гаджинский и представитель «Эхрара» указывали на факт ущемления прав женщины, но преобладали державные соображения. Было сказано: супруги азербайджанцев из других национальностей должны пополнить ряды азербайджанских граждан, в противном случае нас не поймут главы семей и патриоты - так слились воедино патриархальность и державничество. И, конечно, в этом случае модернизм потерпел неудачу.
Характерная черта политической жизни Республики: «женская» социальная проблематика отсутствует как феномен во всех известных декларациях и обращениях субъектов политики и государственной власти Республики: Национального совета Азербайджана (29 ноября 1918 года), правительственных кабинетов Ф. Хойского и Н. Усуббекова, в декларациях парламентских фракций - «Мусавата», «Иттихада», «Эхрара».
Единственное исключение - декларация фракции социалистов, - этих прогрессистов марксистской ориентации. 10 декабря 1918 года, в тот день, когда публика слушала торжественные декларации фракций, только гумметисты в лице Шейхулисламова сочли нужным заявить: «Женщины, составляющие половину нации, находятся в рабском положении. Мы должны видеть в них людей. (Бурные аплодисменты). Нация, половина которой работает, а вторая половина нет, есть нация ущербная. ... Если они не будут свободны, то не сумеют воспитать свободомыслящих детей, способных защитить государство и родину и породят рабов. (Аплодисменты). В тот же день Шейхулисламов вновь вышел к трибуне, чтобы сказать: «В женском вопросе забыл [сказать] еще вот о чем: нужен закон, по которому мужчина не имел бы права брать в жены более одной женщины (Смех, аплодисменты)». Обращает на себя внимание мотивация защитника эмансипации: свобода женщины не самодостаточная ценность, а инструментальная, потому что государству нужны свободомыслящие сыны отечества.
В этом смысле весьма примечательна такая психологическая константа: М.-Э. Расулзаде в «Воззвании Национального Совета ко всем гражданам Азербайджана» (29 ноября 1918 года) идентифицирует половую стратификацию общества словом «сыны». «Все граждане Азербайджана, - говорит Расулзаде, - без различия религий и национальностей, сыны одной родины...».
Его оптимистические записи в послеапрельской (1920 года) ситуации: «Мужчина и женщина... имели право, без всяких привилегий участвовать в управлении страной и входить в законодательные органы» не подкрепляются богатой фактической базой.
Женщины не были представлены в Парламенте: женские организации не получили права делегирования. Судя по документам, есть основание думать, что женщины не участвовали в процедурах выборов и ротаций при формировании Парламента, хотя по закону о выборах в Учредительное собрание женщины получили избирательное право, причем, раньше, чем американки.
В аппаратах Парламента и Правительства, на административных должностях состояли, соответственно, три и четыре женщины. Из них только Шафига ханум Эфендизаде занимала должность помощника начальника канцелярии Парламента, остальные пребывали на скромных должностях регистраторов и делопроизводителей.
Правящие круги Республики добились определенных успехов в области просвещения. Возможно, эта сфера была наиболее «удобоприемлемой» для продвижения идей женского равноправия. По принятому закону об открытии кратковременных педагогических курсов (17 июля 1919 года) в Баку и Гяндже открывались двухмесячные женские педагогические курсы. Был подготовлен законопроект об открытии в сентябре 1919 года женских двухгодичных педагогических курсов в Баку, Гяндже и Нухе.
Однако заведывание женскими курсами поручалось мужчинам. В Парламенте, несмотря на протест Султан Меджида Ганизаде, в законоположении была сохранена статья о женских учебных заведениях. Согласно этой статье сверх начальницы назначались мужчины-директора.
В 1918-1920 годы стабильно росло число азербайджанок в средних учебных заведениях: если в Гянджинской гимназии в 1918/1919 учебном году обучались четыре азербайджанки, то в 1919/1920 учебном году их численность достигла 296-и. По закону об учреждении в Баку государственного университета 1 сентября 1919 года в число студентов принимались «лица, как мужского, так и женского пола». На «должности по учебной службе, а также по управлению и хозяйственной части» могли быть приняты «лица женского пола». Однако ранее Парламент лишил права поступления в университет выпускниц педагогических курсов Александринской женской школы. Как следствие, азербайджанок в Университете оказался «незначительный процент». 6 декабря 1919 года, по ходатайству министра народного просвещения, на медицинский факультет были приняты три азербайджанки.
Надо полагать, что именно неудовлетворенность состоянием дел в Республике сквозит в телеграмме «группы трудящихся мусульманок Азербайджана» в январе 1920 года. Семь общественных деятельниц, во главе с супругой главы правительства Апиэль-Каэт Усуббековой, «приветствуя молодой Азербайджан с светлым праздником... независимости», выразили надежду, что «недалек уж и тот момент, когда... мусульманская женщина добьется наконец своего освобождения от гнетущей ее вековой темноты и бесправия».
3. Интрига модернистского идеала
Почему же просветители во власти были столь умеренны в таком вопросе как женская эмансипация? - Интрига заключается в особенности модернистского идеала. М.-Э. Расулзаде, подчеркивая судьбоносный смысл лозунга «Тюркизация, исламизация, модернизация», трактовал его как необходимость для каждой нации «иметь присущее ей государство и строить свои отношения с другими нациями на основе принципов всемирной федерации». Если первое положение о «своем» государстве указывало на национализм, то «модернизация» свидетельствовала в пользу открытости мировым процессам, в пользу приверженности европейскому проекту жизнедеятельности нации.
Однако - и здесь кроется очень важная для нас истина - по европейской, светской модернизации азербайджанец должен был мыслиться уже не как создание, сотворенное по образу Божьему, а как социальное существо, определяемое своим поведением. Так возник нервный узел противоречия между составными частями лозунга «Тюркизация, исламизация, модернизация». Надо было сочетать открытость европейским влияниям со стремлением сохранить свой национальный облик.
Задача сохранения национального своеобразия была «снабжена» требованием исламизации, то есть требованием следовать в своем жизнеповедении этике Ислама. Требование исламизации было, к тому же, политически нагружено. Что тут имеется в виду? - Просвещенческий авангард нуждался в массовой поддержке ее власти мусульманским социумом, и прежде всего его мужской частью. Это противоречие более всего проявилось в реальном наполнении лозунга женской эмансипации, который будучи модернистским, вступал в противоречие с лозунгом исламизации, - усилением в обществе идей, основанных на таком абсолютном авторитете как Ислам, на шариатском толковании обязанностей мужчины и женщины.
Противоречие между светской и религиозной трактовкой личности было разрешено последующей советской властью, которая ликвидировала лозунг «исламизация», - процесс развернутый и в республиканской кемалистской Турции. После консервативной иранской революции 1978-79 годов, с ее практическими образцами мусульманского модернизма, противостояние между светской и религиозной трактовкой вновь обрело политическую остроту. Это то обстоятельство, которое придется учитывать молодому Азербайджанскому государству.
Талят Алигейдар
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
