Карабахская Отечественная: Передовая и смертельная опасность - Часть II
«Бакинский рабочий» продолжает публикацию глав из документальной повести заслуженного журналиста Азербайджана Татьяны Чаладзе «Карабахская Отечественная: они умирали честно», посвященной азербайджанским солдатам и офицерам — защитникам своей Родины.
Читайте также:
Карабахская Отечественная: они умирали честно – ЧАСТЬ I
Мустафа приехал весь какой-то заторможенный, но я не приставала с вопросами, лишь бы быстрее выехать в часть. На дороге появились первые села, подвергшиеся артобстрелу, все было разрушено и сожжено. Стояла тишина. Спасаясь, люди покинули свои дома, так я узнала, что на войне бывают беженцы. Чем ближе к Агдере, тем чаще встречалась разбитая, сожженная военная техника: помню, справа, возле дороги сожженный БМП, а на нем сидит белый голубь...
Вот мы уже проехали КПП и остановились во дворе штаба агдеринской бригады. Первое впечатление — солдаты, оружие, дисциплина. Меня провели к командиру, полковнику Наджмеддину Садыхову, высокому, уверенному в себе офицеру. Мое самое первое интервью в Азербайджане — именно с ним: «...Я не позволю трогать грязными руками мою Родину».
Все, что он тогда говорил, для меня было откровением: «...дел много — надо создавать национальную армию и защищать людей от нападений. Армянские военные формирования перешли государственную границу Азербайджана и ведут на его территории кровопролитную войну. В этих местах жили только мирные люди, ни у кого не было оружия, они не могли элементарно защищаться, даже охотничьи ружья тогда еще, по приказу Горбачева, забрали.
При этом азербайджанские села постоянно обстреливались из установок «Град». Жители, пытаясь спастись, бежали и попадали в плен к армянским боевикам. Если тех пленных не убивали, то продавали Азербайджану за деньги. Что говорить, мир содрогнулся, когда узнал трагедию азербайджанского города Ходжалы, где армяне расстреляли и старого, и малого, а ведь это происходит почти каждый день и со множеством сел...»
Сначала мне показалось, что вот он, штаб, это и есть война, я ходила по его территории, впитывала впечатления не через глаза и уши, а буквально через кожу: вижу себя тогда — этакая большая тетя с широко распахнутыми глазами и открытым ртом. Но все же я быстро разобралась, что существуют еще и передовые позиции. Прошу разрешения проехать туда, а мне говорят — опасно. Я настаиваю — проехать тысячи километров и не увидеть все самой?! В общем, уговорила, выделили мне машину и сопровождающих. Мы выехали в Чалдран, на самые передовые позиции. Дорога — сплошь горный серпантин и проступающие из тумана разбитые сгоревшие дома. Всего несколько дней назад здесь шли бои. С дороги сходить нельзя, как правило, армяне перед отступлением все минируют. Было много случаев, когда армянские боевики минировали трупы погибших азербайджанцев, и когда азербайджанские военные пытались забрать тела своих погибших, они подрывались на установленных под трупом минах.
Передовая — место, где в укромных уголках расположены палатки, землянки, военная техника, командный пункт. Со стороны слышны уханье снарядов и стрекот автоматов — идут «обыкновенные» позиционные бои. Все простые действия людей, будь то приготовление еды или ремонт техники, наполнены особым смыслом опасности. Во время нашего разговора с командиром роты доложили, что в нескольких метрах, в лесу найдено тело азербайджанского солдата, который, слегка отойдя от позиции, погиб от ножа армянского боевика, очевидно, разведчика. Меня тут же отправили снова в штаб.
А в штабе меня ждал сюрприз, вот уж, действительно, ничего подобного я не могла себе представить... Оказывается, в штаб бригады приехал известный Полад Бюльбюльоглу. Да-да, тот самый: «...Ты мне вчера сказала, что позвонишь сегодня, но, не назвав мне часа, сказала только — жди!».
Во времена моей юности у нас, в Латвии, эта песня была чрезвычайно популярна. Сейчас (1992 год) Полад муаллим — министр культуры Азербайджана — с представителями творческой интеллигенции привез в Агдеринский госпиталь медикаменты и одноразовые шприцы. Похоже, что знаменитый певец и композитор удивился не меньше, встретив здесь корреспондента «аж из самой» Риги. Разумеется, мы оба воспользовались моментом и уединились для интервью: «...Жизнь надо возрождать заново, и поэтому я здесь. В самом начале конфликта была версия о технически и культурно отсталом регионе, где армянское население якобы не могло реализовать свои духовные потребности. В каждом районе Нагорного Карабаха были построены Дома культуры, а это и зал, и коллектив художественной самодеятельности, и библиотека, книги в которую закупались в Ереване на армянском языке. Все это финансировалось, разумеется, из бюджета Азербайджана. В Степанакерте (Ханкенди — прим.ред.) работал Армянский государственный драматический театр на армянском языке, который тоже все годы субсидировался из бюджета Азербайджана. Вообще, мы никогда не разделяли культуру и средства на азербайджанские и армянские, мы существовали в единой, общей, социальной сфере. Да, есть принцип самоопределения наций, но армяне уже самоопределились как нация. У них есть Республика Армения, у них есть столица — Ереван, герб, гимн, армия, Верховный Совет, президент! А почему должно быть два армянских государства, и одно из них на территории Азербайджана?! В Лос-Анджелесе триста тысяч армян, пусть они там на этом основании потребуют себе самоопределения. Нет, песни сейчас писать не могу — сердце рвется из-за всего происходящего...»
Агдере — Белое ущелье... Через полгода я буду в числе последних солдат, покинувших Агдере из-за армянского наступления. Как это страшно, отдавать города наступающему врагу, я все помню и не знаю, забуду ли когда-нибудь. К сожалению, Агдере был первый, но не последний город, который я оставляла вместе с армией. Но об этом позже. А тогда я действительно обратила внимание на то, как там жили армяне: практически не было ни одного одноэтажного дома, все двух- и трехэтажные, с обязательным гаражом, хозпостройками. В центре, рядом с Домом культуры, огромное панорамное колесо, качели, карусели и так далее. Дома построены добротно, богато, отделаны кафелем и некоторые даже мрамором, развита система водоснабжения.
В агдеринский Дом культуры попал снаряд, но библиотека с книгами не пострадала — все книги на армянском языке, и видно, что собирались они годами, не за один раз.
Вдруг вспомнилось, как в Риге однажды по телевидению выступали карабахские армяне и плакались, что им не разрешали на армянском языке ни учиться, ни говорить, ни читать. Все — вранье ...
Меня ни на минуту не оставляли одну, все время рядом кто-нибудь находился, все время меня направляли: туда — можно, туда — нельзя. Но во время торжественного обеда в честь приехавших гостей все как-то расслабились, и я воспользовалась моментом выйти размяться. Оказалось, что есть столовая, на кухне работают поварихи, солдаты не только всегда стоят по стойке смирно, а у них бывает свободное время, которое почему-то молодые ребята в основном проводят опять же возле кухни …
Все мои попытки «поговорить по душам» не имели успеха по простой причине, латышский они вообще никогда не слышали, а по-русски мало кто понимал. Так мы и смотрели друг на друга, улыбались. Тем не менее удалось выяснить, что вчера, оказывается, у них был праздник — праздник осени, и даже были танцы. Мне стало все понятно, почему Мустафа оставил меня ночевать в Тертере: не хотели, чтобы на празднике присутствовали чужие. Может быть, так и надо было, но я до сих пор не могу простить этого Мустафе.
Неожиданно все изменилось. Мимо меня забегали солдаты, на ходу выкрикивая команды. Подъехал мощный «Урал», в крытый кузов в срочном порядке стали загружать ящики с патронами, туда же набивались солдаты. Тревога... Не помню, какими словами убедила комбрига разрешить поехать, поверьте, это было не просто, но вот мы уже в командирской «Ниве» нагоняем уехавший вперед грузовик. В машине, кроме меня, за рулем Курбан, адъютант комбрига, Низами Аббас с видеокамерой, он — кинорежиссер, работавший тогда в Министерстве обороны, и Мустафа.
Тревога поднята из-за диверсионной группы, появившейся на Сарсангском водохранилище и совершающей террористические акты на дороге Агдере — Атерк. Быстро стемнело, наша машина ориентировалась на задние огни идущего впереди грузовика. Вместе с темнотой пришло чувство опасности. Никто не знал, за каким поворотом нас ждали бандиты, а потому все были готовы к встрече с ними в любую минуту. И стало мне в первый раз по-настоящему страшно: ночь, узкая горная дорога, с одной стороны, стена, уходящая вверх — с другой, обрыв и солдаты с молчаливой решимостью исполнить свой долг.
Господи, молилась я про себя, спаси и сохрани нас, зачем я здесь, ведь меня тоже могут убить, и никто не узнает, что я здесь была. Хотелось закричать, чтобы машина потушила фары, спрятаться, забиться куда-нибудь и замереть... Но, слава Богу, вслух я ничего подобного не произнесла. Проехали плотину на водохранилище и сразу же за очередным поворотом увидели горящую машину. Мы остановились.
Горел бензовоз, вернее, то, что от него осталось после выстрела из гранатомета. От водителя не осталось ничего. Я никак не могла избавиться от ощущения, что диверсанты где-то рядом, сверху наблюдают за нами. И вдруг метров через двадцать на верхней дороге «Уазик». В него выстрелили в упор из гранатомета. Двое убитых, третий ранен. Меня ни на минуту не оставляли одну. Низами уже давно оставил видеокамеру и взял автомат. Курбан старался спокойно объяснять, что мне в плен попадать живой никак нельзя. Кажется, я отвечала, что верю в Бога и по моей вере не могу сама себя убить, на что Курбан похлопал меня по плечу и сказал, что, мол, ничего, я буду рядом и помогу.
Сейчас я это пишу и смеюсь, не знаю, может быть, тогда он тоже шутил со мной таким образом, но я воспринимала все за чистую монету. Потом командир группы принял решение ехать дальше, а раненого положили в кузов грузовика.
Навстречу попадались, выступая из темноты, сожженные остовы машин. Въехали в темное село, нигде ни огонька. Неожиданно я заметила, что нас окружили деревенские жители, которые рыдая что-то рассказывали солдатам. Я тоже расплакалась…
Татьяна Чаладзе
(Продолжение следует)
Фотографии взяты из фотоальбома Т.Чаладзе «Война в лицах».
