Насиба Зейналова – наша любимая гайнана

Трудно представить себе другую актрису, одно упоминание имени которой вызывает не просто добрую улыбку, но целую гамму самых теплых чувств.

Насиба Зейналова — это не просто «гайнана» на все времена», как назвали ее почитатели ее таланта на одном из бакинских интернет-форумов, это Любимая гайнана. Это — женщина, восхищение талантом которой перекликается с преклонением перед ее удивительными человеческими качествами.

Женщина с сильным характером, но с потрясающе добрым взглядом, с удивительным чувством юмора и трогательной улыбкой. Не так просто заслужить популярность у зрителя, еще сложнее — снискать любовь у всего народа.

20 апреля, в день рождения этой удивительной женщины, мы публикуем интервью, в котором о ней нам рассказывает ее сын — Джангир Муталлиб оглу Новрузов.

— Насиба ханум как-то сказала: «Все сыны и дочери Азербайджана — это мои дети». Каково ваше отношение к столь огромному числу братьев и сестер?

— Дело в том, что ее все называли бабушкой или мамой, и она, чувствуя искренность этих слов, взяла на себя смелость назвать себя матерью всех детей Азербайджана, причем, независимо от национальности. При этом называла себя в этой связи самой счастливой женщиной.

Хочу отметить, что это — действительно феномен. Вдумайтесь: эту резкую, властную женщину все девушки были согласны видеть в качестве свекрови! А парни были согласны видеть в качестве матери!

Я живу и работаю в Турции с 1995 года. Там знают, кто такая Насиба Зейналова, и часто пытаются сравнить ее популярность с известностью каких-то турецких актрис.

Однако я всегда уточняю: чтобы понять, что значит Насиба ханум для Азербайджана, ответьте на один вопрос: согласились бы вы хотя бы одну из упомянутых великих актрис Турции назвать своей матерью? И тогда они задумываются и с удивлением и даже восхищением — что вполне оправданно — признают, что любовь к Насибе Зейналовой — это какая-то совершенно особенная любовь.

— Согласитесь, что здесь речь идет об огромном доверии народа к Насибе ханум. Как вы сами можете его объяснить?

— У Луначарского есть потрясающее объяснение интеллигентности. Это, говорит он, на первый взгляд, очень просто: достаточно иметь три диплома о высшем образовании. Но важно, чтобы эти дипломы были у деда, отца и сына. За этими гениальными словами — великая суть. Как бы кто ни сопротивлялся, но генетический фактор играет огромную роль. Вспомните Михайло Ломоносова: он был простым крестьянским парнем, и несмотря на то, что до конца жизни его не признавали, стал величайшим ученым, философом.

Его дети — это совсем другое дело, ибо они были уже детьми Ломоносова, сам этот факт обязывал их к тому, чтобы быть образованными, воспитанными — другими словами, держали марку рода. И соответственно, воспитывали уже своих детей в этом же ключе. Вот что такое мораль, культура, интеллигентность. Это сложно объяснить, это невозможно потрогать руками, это можно только «прочесть», что не каждому дано.

Насиба ханум была таким продолжателем рода. Ее отец Кербелаи Джангир Зейналов был редчайшим представителем азербайджанской интеллигенции и потомственным купцом.

Он сыграл важную роль в становлении азербайджанского реалистического театра. Интеллигентность мамы была настоящей, без тени намека на превосходство над кем-либо. Люди это всегда чувствуют. Она сама была очень искренним человеком.

— А вам, как сыну Насибы Зейналовой и тоже продолжателю рода, не сложно было держать марку?

— Загородил полнеба гений,

Не по тебе его ступени.

Но даже под его стопой

Ты должен быть самим собой…

Тарковский, 1957 г.

Каждый должен иметь свою тень под солнцем.

— Строки хорошие, но тем сложнее выйти на солнце, чем значительнее тень гения…

— Вы правы. Меня всегда это преследовало. Ведь люди мыслят несколько поверхностно. Зачастую самого человека даже не пытаются разглядеть, довольствуясь характеристикой: «Сын «такого-то»… или «такой-то». И этим все сказано…

— Да, но есть известная фраза: «Жить в обществе и быть свободным от общества нельзя»…

— Мириться с обществом — это поклониться ему. Это — не мое. Надо менять что-то и менять к лучшему. Ибо иначе мир не продвинется вперед. Я никогда не мирился и не буду мириться с несправедливостью. Поэтому всю жизнь приходилось доказывать, что Джангир Новрузов — это не только сын Насибы Зейналовой, но и личность. И я знаю, что мне это удалось.

— Вы сказали, что Насиба ханум — сильная, властная женщина. Вы говорили о сценическом образе, или в жизни она была такой же?

— Мама всегда была властным, порой даже тяжелым человеком. Но — справедливым. Она могла рубить с плеча, могла сделать больно. Но я всегда знал, что она права.

— Ваша мама осталась после замужества Зейналовой…

— Вы знаете, это сегодня несколько забавно вспоминать, но в свое время ей пришлось заплатить штраф за то, что она поменяла фамилию, выйдя замуж. Может, тогда были афиши дорогие, но ей здорово досталось из-за того, что на афишах было написано «Зейналова», а в паспорте — «Новрузова». Пришлось менять фамилию обратно.

— Расскажите о вашем отце, супруге Насибы ханум.

— Муталлиб Новрузов был прекрасным музыкантом, педагогом, играл на кяманче, преподавал мугам. Он был потрясающим человеком. И всю жизнь нес ношу величия матери…

— Как они познакомились?

— Это очень интересная история, с не менее интересной преамбулой, которую я сейчас расскажу. На юбилее Мирзы Бабаева ваш покорный слуга имел «наглость» спеть перед самим Мирзой муаллимом под аккомпанемент самого Чингиза Садыхова.

После моего выступления Мирза муаллим встал, обнял меня и сказал: «Вы знаете, что я архитектор и что у меня были свои как осуществленные, так и неосуществленные проекты. Из осуществленных самый потрясающий мой проект — это Джангир!» Вы представляете?! Ведь Мирза Бабаев тоже был с великолепным юмором, он сделал паузу… И только я успел подумать:

«О-па! Что бы это значило?», — как Мирза муаллим продолжил: «Именно я познакомил твоих родителей».

В свое время Мирза Бабаев собирал группу для гастролей, в которой оказались мама и папа. Так вот, любовь их началась… с пощечины! Мама всегда была очень раскрепощенной, но при этом в вопросах чести — железной. А папе очень не нравилось, видимо, что она слишком общительна, слишком громко со всеми смеется, слишком яркая…

Как-то после спектакля, когда мама умывалась, в гримерку вошел отец и гневно потребовал объяснений тому, почему она так громко смеялась с остальными членами группы. Мама удивленно спросила: «А разве я не имею на это права?»

Отец ответил: «Нет! Не имеешь!», — неожиданно дал ей пощечину и, пока она была в шоке от всего происходящего, …поцеловал ее. Вот так бурно, по-азербайджански, по-кавказски отец заявил маме о своих чувствах и намерениях. С тех пор они были вместе.

— Это была любовь?

— Это была БОЛЬШАЯ ЛЮБОВЬ. Настолько большая, что, когда папа ушел из жизни, мама потеряла к ней интерес. Я уверен, что если бы не его уход, мама бы дожила лет до 120 — физически она была очень сильным и здоровым человеком. И выглядела замечательно, намного моложе своих лет. Родители ушли с разницей в 10 лет…

— Вы отметили, что отец нес ношу величия матери. Не тяжело было быть мужем Насибы Зейналовой?

— Отец был прекрасным музыкантом. Его профессионализм доказывает хотя бы то, что до женитьбы, в 1953 и 1957 годах, он был послан как музыкант за границу. Это в то время! Да еще при том, что он был сыном репрессированного!

Мой дед был физиком-математиком, преподавал в университете. В числе других 27 тысяч азербайджанских интеллигентов его сослали в Сибирь. И отпустили только через 19 с лишним лет… Он уехал, когда его сыну было 9 лет, а приехал, когда было 28, и внуку, то есть мне — 2 года.

Папа был потрясающим музыкантом. Каждый день он играл в живом эфире обеденный концерт вместе с Хаби Байрамовым. Их даже в шутку называли Новруз Байрам. Отец был первым, кто аккомпанировал Зейнаб Ханларовой, Эльмире Рагимовой, Флоре Керимовой.

Словом, музыкантом он был достаточно востребованным. Просто сцену бросил рано, сказав: «Искусство требует жертв. Маму очень любят, я не имею права отнять ее у народа». Но он продолжал заниматься педагогикой, и его преподавание очень сильно повлияло на азербайджанскую национальную музыку.

— А кто все же был главой семьи?

— Мама и папа были еще и друзьями. Это была история дружбы длиной в 42 года. Дружбы и любви. Они особенно и не спорили. Просто бывали моменты, когда отец говорил свое слово, и оно уже не оспаривалось. Он произносил что-то каким-то особым тоном, не повышая голоса, но мама понимала: это все, спорить уже было нельзя.

— Джангир муаллим, а чему, на ваш взгляд, вас научила мама?

— Во-первых, самому главному — дисциплине и требовательности к самому себе. И только своим примером. Я вообще благодарен родителям за то, что научился у них старанию сделать все совершенным.

И по сей день я учу этому и своих детей, и своих студентов. То, что я делал на сцене как актер или как режиссер, я всегда старался делать как можно более совершенно, не кривя при этом душой, не воруя у себя.

— А как отнеслась мама к выбору вами профессии?

— Это был скандал длиной в 10 дней. Мама очень не хотела, чтобы я выбрал себе эту стезю. Тогда, после 10-дневного противостояния, я впервые победил своих родителей. Я думаю, что стал Джангиром Новрузовым потому, что сумел сказать свое слово Насибе Зейналовой.

— Выходит, родители вас таким воспитали.

— Безусловно, на своем же примере. Они не говорили громких слов, они просто жили по таким нравственным и моральным нормам, которые считали единственно возможными.

— А кем вас хотела видеть мама?

— Юристом или историком, или медиком — тогда это было модно. Ее очень любили и, пригласив в БГУ на творческий вечер,  в процессе беседы предложили устроить сына (я тогда как раз заканчивал школу) на любой факультет. С этого и начался скандал. И к концу этого противостояния мама сказала: «Пойми! Я не хочу, чтобы ты был таким же несчастным, как я!» Я тогда сильно удивился: « А разве ты несчастна? Тебя любит весь народ!» «Да, — сказала мама, — но знаешь ли ты, как трудно добиться этого? Что стоит за этим?

Это бессонные ночи, это бессмысленные нервы!» Заключительным ее словом было безапелляционное: «От меня помощи не жди», на что я гордо ответил, что я, в общем-то, и не просил таковой.

Однако пришлось обратиться к маме, когда при поступлении, не зная, что я ее сын — благо, фамилия у меня была другая, — меня совершенно несправедливо срезали на сочинении, а на первом экзамене просто занизили оценку. Мама вмешалась. И мне было обидно, что я действительно старался, я действительно знал предмет, а мама вышла в этой ситуации победительницей.

— Думается, если бы ваша мама не знала всего этого, она бы вряд ли вмешалась…

— Да, вы правы. Помню, на первом курсе на юбилее Сулеймана Рустама мне дали роль Кафара — 50-летнего мужчины. Дело было в Доме актера, мой выход был через зал. И вот, стою я в полумраке в гриме, жду своего выхода, как вдруг… открывается входная дверь и входит мама! От того, что было темно и все ее внимание было не на мне, а на сцене, на которую она стала смотреть из-за приоткрытой двери, она меня не узнала. Она обратилась ко мне, мол, в этом спектакле будет играть мой сын, я хочу посмотреть отсюда.

Вы понимаете? Она хотела присутствовать, но инкогнито! И тут я схитрил — я прошептал ей, мол, входите, Насиба ханум, неудобно здесь стоять. А когда она вошла в зал, ее тут же вызвали на сцену, в президиум. Конечно, когда я выбежал на сцену, она все поняла… Но тогда, после спектакля, ей впервые меня похвалили, отметив мой актерский талант. И это был Мехти Асадуллаевич Мамедов.

А позже, когда я уже выступал в передаче «Сехер герюшляри», она однажды пришла домой, обняла меня, поцеловала и сказала: «Сегодня на улице мне сказали: это — мама Джангира, я была счастлива…».

— А какой она была еще?

— Очень заботливой. Иногда даже — слишком. Я всегда с ней воевал из-за этого. Маме хотелось, чтобы спать я ложился рано, ел вовремя, ну и так далее. И когда она заставала меня ночью (а я притворялся спящим, и когда все засыпали, вставал и занимался своими уроками), она всегда возмущалась.

— Вы сказали, что был еще случай, когда она просила за вас…

— Да, она просила за меня дважды. Первый раз, чтобы меня забрали в армию на полгода раньше. Когда я закончил университет, оставалось «окно» — на работу устроиться уже сложно, а в армию было рано. Вот Насиба Зейналова, воспользовавшись своим именем, и устроила меня туда пораньше.

— То есть, разговора о том, чтобы не идти в армию, не было?

— Ни в коем случае. Это просто не обсуждалось даже у нас дома. И потом — я сам очень хотел пройти через армию. Это ведь действительно — школа мужества. Просто я хотел попасть куда-нибудь подальше — или за границу, или в Сибирь. А попал в наши края, в Гянджу.

Второй раз она просила чтобы меня перевели из столицы в Шекинский драматический театр. Она очень не хотела этого, но я опять победил и проработал там 10 лет. Несмотря на властный характер Насибы ханум, я никогда не был маменькиным сынком.

— Как же ей удалось воспитать вас таким, не перейдя эту тонкую грань в воспитании?

— Она была несколько иным человеком. Ведь у нас как — если в семье растет мальчик, его стараются оберегать от всего, делают из него короля… Мама сама  через многое прошла в жизни. Она была единственной дочерью богатейшего человека Баку. В его доме было 40 комнат и салон, переделанный в театральный зал, где помещалось 300 зрителей.

А когда ей было 7 лет, их оттуда выселили. По иронии судьбы, позже в этом же доме ей дали маленькую комнатку под чердаком, из которой тоже потом выселили. Мама прошла через множество жизненных невзгод.

Поэтому она была закалена, как сталь. И сделать из меня «маменькиного сынка» она просто не смогла бы. Вы знаете, всего однажды я сказал что-то вроде «вот, почему у кого-то есть, а у меня, твоего сына, нет»…

И она, достав мои старые брюки, поставила на них заплатки и заставила в таком виде пойти в школу. Она тогда сказала: «Один раз побудь в той шкуре, в которой многие люди бывают ежедневно». И когда я вернулся, спросила: «Теперь ты понял?»

Она была резким, но справедливым человеком. Помните, как говорил герой рязановского фильма: «Я, как хирург — делаю людям больно ради их пользы». Она была таким хирургом.

— Чувство юмора Насибы ханум проявлялось в повседневной жизни?

— Это было настолько постоянным и естественным, что даже вспомнить что-то конкретное сложно. Скажу только, что единственным человеком, который мог рассмешить маму, был папа — он был еще более острым на язык. Просто папа был домашним остряком, а мама — народным.

— А в выбор вами супруги мама пыталась вмешаться?

— Нет. Хотя она могла бы. Но я — был уже я. Я делал выбор два раза, первый раз дело завершилось обручением. Сначала мама была против выбора, потом против того, чтобы я вернул кольцо. Но в обоих случаях не вмешивалась.

Моя супруга Эльнара — потрясающий человек. Когда она вошла в наш дом, я сделал хитрый ход, проявив, вероятно, свой режиссерский талант: я как бы отдалился от родителей, заставив тем самым объединиться Эльнару с мамой против меня. Поэтому события «свекровь — невестка» у нас в семье не произошло.

— Вы полагаете, Насиба ханум не разгадала ваш ход?

— Не знаю, иногда она тоже попадалась в мои сети.

— Вы хотите сказать, что для вашей супруги она не была «Гайнаной»?

— О, мама — это генетическая гайнана! Просто она не смогла показать себя такой, какой была в фильме. И потом, Эльнара — это чудный человек, она просто «нейтрализатор гайнаны»! Своей добротой, терпением, любовью она способна укротить любого дракона. Мама ее очень любила. И я очень благодарен ей за то, что последний год жизни мамы Эльнара была рядом с ней.

— Простите за больной вопрос — сильно не хватает мамы?

— Да. Сейчас я понял, что значит  быть сиротой… Мы взрослеем, становимся самостоятельными, но нас постоянно поддерживает аура, связь с родителями. Она обрывается, когда они уходят. А это очень ощутимо… Если бы сейчас чувствовать хотя бы ее дыхание — мне было бы легче…

Беседовал

Бахрам Багирзаде