Брежнев, Андропов, Черненко, Горбачев, Ельцин и Путин в воспоминаниях Шеварднадзе
Накануне годовщины подписания Декларации о прекращении существования СССР и образования СНГ представителя РИА Новости принял в своей резиденции Крцаниси экс-министр иностранных дел Советского Союза и бывший президент Грузии Эдуард Шеварднадзе и ответил на вопросы журналиста.
- Эдуард Амвросиевич, каким вам видится распад Советского Союза с позиций сегодняшнего дня? Это было трагедией или оказалось благом?
-Для России оказалось трагедией. Владимир Путин назвал распад страны трагедией миллионов людей. И Михаил Горбачев и Борис Ельцин не желали, чтобы страна распалась, наоборот они принимали меры для укрепления военного потенциала, пытались проводить экономические реформы. Словом, хотели как лучше, а получилось, как любят говорить в России, как всегда. Именно Горбачев и Ельцин развалили Советский Союз, вернее их противостояние.
В целом прекращение существования Советского Союза, на мой взгляд, можно считать положительным явлением. Распад советской империи стал реальной базой для окончания холодной войны. Объединилась Германия, нормализовались отношения с США, были уничтожены ядерные боезаряды всех видов, почти наполовину сокращены обычные вооружения. Ну и главное, советские республики получили независимость, к чему всегда стремится человечество, и сегодня новые государства проводят свою внешнюю политику, самостоятельно определяют приоритеты экономической политики. Только вот Грузии в этом не очень повезло.
- Эдуард Амвросиевич, на посту главы грузинского государства вам посчастливилось работать с шестью советскими и российскими руководителями. Каким они вам запомнились? Давайте начнем с Брежнева.
- Я Брежнева довольно хорошо знал, дольше других мне пришлось поработать при нем. Он был хорошим добропорядочным человеком. Хорошо относился к Грузии и, в частности, ко мне. Я не помню ни одного случая, чтобы он отказал мне в моей просьбе, если она была обоснована. А однажды мне грозило увольнение с поста первого секретаря ЦК компартии Грузии и Брежнев меня спас. А случилось вот что: в проекте Конституции ГССР 1978 года грузинский язык лишался государственного статуса.
Я поехал в Москву, зашел к Суслову, главному идеологу страны, сообщил ему, что грузины не пойдут на изменения статуса языка в Конституции. Суслов отклонил просьбу. Единственное что он обещал, это добавить фразу о том, что партия будет заботиться о развитии родных языков. Это расплывчатое понятие меня не могло удовлетворить, и я напросился на прием к Брежневу. Попытался объяснить ему, что значит для грузин родной язык. Брежнев мне говорит: «Эдуард, ты знаешь, я не специалист в этом вопросе, я тебе советую опять зайти к Суслову. Все ему объясни, если ничего не получится, я готов второй раз с тобой встретиться». Я же зашел к Черненко и попросил поговорить, подготовить Брежнева.
Интеллигенция и студенты в Грузии восприняли этот проект в штыки, в Тбилиси на проспекте Руставели прошли демонстрации и митинги протеста. Государственный статус грузинского язык был сохранен.
Через несколько дней меня и нескольких руководителей республики вызвали в Москву. Суслов подготовил на трех страницах докладную записку о грузинском национализме, шовинизме и о том, что грузинская компартия не подчиняется решениям ЦК. Этот вопрос он хотел вынести на заседание Политбюро, что сулило мою отставку с поста руководителя компартии Грузии. Но Брежнев не позволил включать этот вопрос в повестку дня. Брежнев предложил Суслову, чтобы он о недостатках в работе грузинской компартии лично сообщил Шеварднадзе, и тот учтет замечания в своей дальнейшей работе.
Брежнев два раза при мне был в Грузии. Первый раз это было в 1974 году, приезжал на три дня в Пицунду, где встречался с французским президентом Помпиду. В один из вечеров Брежнев и я прогуливались по берегу Черного моря. Был прекрасный вечер, чистейший воздух, шумело красивое море. Зная, что Брежнев всегда отдыхает в Крыму, я спросил его: «Леонид Ильич, почему не любите Пицунду, почему не приезжаете сюда отдыхать?» Он откровенно ответил: «Пицунду не люблю потому, что это место напоминает мне Хрущева».
Во второй раз он приезжал в 1981 году. Мы его тепло встретили, поселили в дом, который некогда принадлежал Берия. К этому дому пристроили специально для Брежнева огромный балкон, который до сих пор сохранил в народе название «брежневский балкон». Брежнев был щедр на похвалы, говорил о грузинском гостеприимстве, цитировал Руставели, восхищался победой тбилисского «Динамо» в Кубке УЕФА.
- Эдуард Амвросиевич, вы тоже были чрезмерно щедры в похвалах в адрес Леонида Ильича. Бесконечно осыпали его комплиментами. Многим запомнился произнесенный вами тогда на приеме в честь Брежнева тост: «И если бы Владимир Ильич Ленин мог хоть на минуту взглянуть на нашу жизнь и нашу работу, он наверняка бы сказал: вы, товарищи, идете правильным путем! И по этому, единственно правильному ленинскому пути нас ведет великий организатор коммунистического строительства товарищ Леонид Ильич Брежнев»…
- Может быть, я излишне говорил то, что нравилось слушать Брежневу. Но бывало, насколько это было допустимо, что говорил и критику. Произнося тост на 70-летии Брежнева, помню, я сказал: «Леонид Ильич, вы потому большой человек, что прекрасно осведомлены, какое число людей в стране живет в достатке, и сколько человек в данный момент являются голодными, безработными и больными. Но эти люди питают надежды на лучшее, которые могут быть осуществлены благодаря неустанно предпринимаемым вами усилиям». После моих слов в зале на мгновение воцарилась тишина. А потом продолжилось веселье.
- После Брежнева недолгое время рулил страной Юрий Андропов.
С Андроповым у меня не было близких отношений, я всего два раза с ним встречался. Когда он был членом Политбюро и председателем КГБ пригласил меня, чтобы обсудить проблемы турок-месхетинцев, выселенных при Сталине из Грузии в Среднюю Азию. В годы войны по разным причинам и поводам и другие народы, например, чеченцы, ингуши, были изгнаны из родных мест. Но затем стали их возвращать. Андропов был сторонником проведения кампании по массовому возвращению турок-месхетинцев и интересовался возможностями Грузии. Мне удалось тогда убедить Андропова, что одним росчерком пера провести такую кампанию невозможно. Потому что в местах, в которых они ранее проживали, сейчас живет другой народ.
Андропов во время встречи со мной вспомнил Сталина, стал говорить о том, что было бы хорошо перенять у него некоторый опыт руководства. Имелось в ввиду наведение порядка в стране и состояние дисциплины, без чего, по словам Андропова, нельзя было построить социализм. Во второй раз я пришел к нему в кабинет, когда его избрали Генеральным секретарем ЦК. Он меня принял сразу, я его поздравил и затем сказал, со стороны грузинской компартии у него проблем не будет. Но он был безнадежно болен, с трудом передвигался. Всего несколько раз появился в публичных местах, и вскоре умер.
- «Живым трупом» называли следующего руководителя страны Константина Черненко. Здоровые люди не имели шансов занять главное кресло в государстве?
-Были, конечно, молодые и здоровые. Тот же Горбачев. Но Политбюро удалось протащить старого и больного Черненко, так как люди в верхах не желали перемен, в результате которых могла пострадать их карьера.
Константин Устинович был человек очень порядочный и добродушный, внимательный к людям. Помню, как на закрытом заседании Политбюро он неожиданно для всех поднял вопрос о дочери Сталина Светлане, которая тогда жила Москве. Черненко сказал следующее: «Светлана не желает жить в Москве, я бы не хотел, чтобы она уезжала из Советского Союза. Поэтому хотел попросить Шеварднадзе, если Светлана согласится, обустроить ее с дочерью в Тбилиси». Светлана согласилась, мы предоставили ей в Тбилиси в престижном районе трехкомнатную квартиру, дочь Ольгу, по ее просьбе, определили в грузинскую школу, предоставили репетитора. Дали автомобиль. Светлана объездила всю Грузию, везде ее принимали с уважением и любовью. Но через год ко мне пришла Светлана и сообщила, что она решила уехать из Грузии, не смогла здесь прижиться, да и ее дочь не сумела освоить грузинский язык.
Черненко гостил у нас в Тбилиси, приехал вручать республике ордена. Хорошо встретили, подготовили большую программу. Помню, повезли его в детский парк «Мзиури». Надо было по лестнице с десяток ступенек спуститься. Он спустился, а вот как поднимался обратно, было больно на него смотреть. Когда ехали в машине, Черненко попросил меня сократить число мест, которые он должен был посетить. Я вычеркнул из программы все, кроме ужина. Накрыли грузинский стол, я взял в руки бокал вина, поблагодарил его за внимание и любовь к Грузии, пожелал ему здоровья. А потом сказал, что по грузинскому обычаю застолью необходим тамада и предложил руководителя города Тенгиза Ментешашвили. Прекрасно провели вечер, Черненко был очарован красноречивостью тамады, который украшал свои тосты стихотворениями великих поэтов.
Когда неожиданно умер секретарь президиума Верховного Совета СССР Георгадзе, мне позвонил Черненко и поинтересовался, где, мол, тот тамада. Я ответил, что он по-прежнему работает первым секретарем тбилисского горкома партии. Давайте назначим его на место Георгадзе, сказал Черненко. Я задал вопрос: а как это будет выглядеть, когда один грузин меняет другого. Черненко ответил, что время не ждет, и быстрее надо решать, так как на этот пост метят многие другие. Я вызвал к себе Ментешашвили и сказал ему: «Знаешь, Тенгиз и для тебя, и для Грузии в целом будет лучше, если ты поедешь в Москву и займешь пост Георгадзе». Он согласился.
- Эдуард Амвросиевич, а вас в Москву перевел на работу следующий Генеральный секретарь ЦК Михаил Горбачев.
- С Горбачевым я был знаком со времен, когда он возглавлял комсомол на Ставрополье, а я был лидером грузинского комсомола. У нас были прекрасные отношения, мы дружили семьями. Мы были еще единомышленниками. О вводе советских войск в Афганистан мы с Горбачевым, будучи кандидатами в члены Политбюро, узнали по радио, когда отдыхали в Пицунде. «Видимо, уже прогнило все сверху донизу», - сказал я вслух. Горбачев покачал головой и произнес: «Так жить нельзя, все надо менять».
Был 1985 год. Горбачев уже возглавлял страну, а я по-прежнему руководил грузинской компартией. Он позвонил мне в Тбилиси и предложил переехать на работу в Москву. Я ответил, что если у него есть претензии к моей работе, я добровольно сложу полномочия, но ехать в Москву не хотелось бы. Он сказал, приезжай, здесь поговорим. Прямо попал на заседание Политбюро. Горбачев говорит: «Есть предложение министром иностранных дел утвердить Эдуарда Амвросиевича Шеварднадзе», - и затем начал меня характеризовать. Я сказал, что как я смогу работать, я ничего не понимаю в дипломатии, всего три раза был за границей и то в соцстранах. Горбачев ответил, сейчас нужны не дипломаты, а политики.
Теперь, конечно, не жалею о переезде в Москву. Многое увидел, многое познал. Только с Рональдом Рейганом, которого недавно назвали человеком номер один в истории Америки, я встречался восемь раз. Запомнилась первая встреча, она была очень тяжелая. Он сказал, я знаю, что вы являетесь представителем «империи зла», но дипломатия требует общения, поэтому я вас принимаю. Я внимательно его слушал и ничего в ответ не говорил. Он несколько был удивлен молчаливой реакцией с моей стороны. Вторая встреча проходила уже оживленно в нормальной обстановке. Впервые президент Америки устроил ланч для советского министра в Белом доме.
Наши пути с Горбачевым разошлись за несколько месяцев до августовского путча, когда я, хлопнув дверью, покинул пост министра иностранных дел. В МИДе работали несколько тысяч человек, примерно 30% были сотрудниками спецслужб, и от них у меня была информация, что готовится контрреволюция. Я говорил об этом одному, другому, третьему, но никого не смог убедить. И тогда в знак протеста я подал в отставку.
- А каким вам запомнился Борис Ельцин?
- В истории России Ельцин останется человеком, который основал и защитил демократию в России. Он прошел сложный жизненный путь, на котором были успехи и неудачи.
Ельцин хорошо знал Грузию. Он приезжал сюда еще будучи секретарем Свердловского обкома партии. Бывал в Тбилиси, отдыхал в Пицунде. У нас с ним были довольно продолжительные отношения. Но какой-либо выстроенной политики по отношению к Грузии у него не было. Запомнился он мне тем, как прямо на моих глазах обманул меня. Во время грузино-абхазского конфликта Ельцин позвонил мне и сказал, что надо заканчивать войну в Абхазии. Я ответил, что если вы захотите, это сделать легко. Он пригласил меня в Москву, позвал лидера абхазских сепаратистов Ардзинбу, собрал всех руководителей республик Северного Кавказа, и при них я и Ардзинба пожали друг другу руки, Ельцин скрепил наши рукопожатия своей рукой, и объявил: «Война в Абхазии закончена!».
Радостная весть молниеносно распространилась, грузинские войска, вернее это были ополченцы, стали оставлять свои позиции. А через неделю началось наступление на Гагру с участием добровольцев из России, включая батальон Басаева. Они захватили Гагру, людей всех подряд расстреливали на месте, чеченцы еще отрубали грузинам головы и играли ими в футбол.
Был еще один случай, повергший меня в шок. После грузино-абхазской войны порт в Поти, откуда снабжалась вся Грузия продовольствием, да и Армения тоже, захватили сторонники бывшего президента Грузии Звиада Гамсахурдиа. За помощью я обратился к Ельцину. И знаете, что мне сказал мне: пусть Западной Грузией руководит Гамсахурдиа, а ты будь президентом Восточной Грузии.
- Эдуард Амвросиевич, вы всегда восхищались Владимиром Путиным. После минувших августовских событий ваше мнение о нем не изменилось?
- Я познакомился с ним в Петербурге, куда приехал читать лекции (в период моей первой отставки). Путин работал в аппарате Собчака, и ему было поручено сопровождать меня по городу, во время приема говорили о том, о сем, немного выпили вина.
Мне удавалось строить добрые хорошие отношения с США и одновременно иметь дружеские отношения с Владимиром Владимировичем Путиным. Американцы помогали нам в строительстве вооруженных сил. Я об этом рассказал Путину, когда мы встречались в Алма-Ате. Путин мне сказал, мы тоже могли помочь. Я ответил: «У России сейчас нет денег, а американцы народ богатый; и какая разница, на чьи деньги будет создаваться армия. Если у вас есть какие-либо опасения, я готов хоть сейчас подписать документ, что никогда на территории Грузии не будут находиться американские базы». Он мне поверил.
Одно очень важное качество есть в Путине. Он – человек слова. Однажды Путин отдыхал в Сочи, позвонил мне, пригласил к себе поговорить по делу. Я приехал, встретились. Путин мне предложил восстановить абхазский участок железной дороги, чтобы поезда могли курсировать до Самтредия и дальше - Баку, Еревана и даже до Турции. Я обратился с ответной просьбой: вернуть грузинских беженцев хотя-бы в Гальский район. Путин взял трубку, позвонил командующему миротворческими силами, поручил вернуть этих людей в Гальский район и обеспечить их безопасность. Если до этого возвращение беженцев в Гальский район происходило стихийно, то теперь своим решением Путин узаконил этот процесс. И действительно, несколько тысяч беженцев вернулись в свои дома. Между прочим, были обещания и об Очамчирском районе, но потом многое изменилось...
Что касается пятидневной грузино-российской войны, то все решения со стороны России принимал президент страны, которым является не Владимир Путин, а Дмитрий Медведев. Признанием Абхазии и Южной Осетии Россия не только нарушила устав СНГ, где четко прописано положение о признании территориальной целостности стран-участников Содружества независимых государств, но и создала опасный для себя прецедент. Если Южная Осетия с населением несколько десятков тысяч человек признаетсянезависимой, то вскоре встанет вопрос: почему не могут получить независимость целый ряд автономных образований в России с населением в миллионы человек, которые мечтают и желают получить независимость. Необходимо спешно искать выходы из тупикового положения, иначе это может вызвать распад самой России. И это произойдет, вот запомните мои слова.
Бесик Пипия, обозреватель
Публикуется в рамках сотрудничества 1news.az и РИА Новости
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
