Омар Эльдаров: «Меня поразил взгляд Натаван»
Его смело можно назвать богом азербайджанской скульптуры.
И если кому-то это сравнение покажется чрезмерным, пусть скажет, кто еще у нас умеет так виртуозно владеть резцом, превращать мертвый камень в трепетный живой человеческий образ, под чьими руками бронза, гранит, мрамор способны трансформироваться в тонкую ткань одежды.
Не случайно советские искусствоведы с восхищением называли Омара Эльдарова, а речь, как вы догадались, пойдет о нем, мастером, удивительно свободно владеющим искусством драпировок, мастером выразительных линий, передающих внутреннее движение души человека, скульптором-романтиком.
Сегодня народный художник Азербайджана, лауреат Государственных премий СССР и Азербайджана, ректор Академии художеств, кузницы талантов в области искусства, рассказывает об истории создания памятника Хуршудбану Натаван.
— Омар муаллим, вы автор скульптуры, которая создает особую атмосферу уюта, покоя, лиричности в одном из любимейших бакинцами уголков столицы и своей энергетикой словно бы гармонизирует окружающее пространство. Речь о памятнике поэтессе Хуршудбану Натаван. Какова предыстория его создания, как рождался этот образ?
— Это интересный вопрос, и я на него с удовольствием отвечу. Я был тогда совсем еще молод. Открытие памятника состоялось в 1960 году, но работа над образом началась года за три или четыре до этого. А было все так. Однажды я случайно увидел портрет Натаван, сделанный с фотографии.
Неважный, скажу вам. Но когда я получил оригинал, то есть саму фотографию Натаван, меня поразили ее внутренняя энергетика, взгляд. Этот образ произвел на меня неизгладимое впечатление.
И я стал активно искать материал, но единственное, что смог найти, это две фотографии, где она с детьми.
На одной из них лицо Натаван открыто полностью, на другой — нижняя часть лица прикрыта. И я задумал на их основе сделать портрет — полуфигурный, с необычной композицией. Этот портрет я затем перевел в мрамор, что в те времена было редким явлением. Работа была сложная, ведь на поэтессе были украшения, а на одежде — много драпировок.
Еще Дюма, который с ней встречался, сказал, что она одета богато, но не элегантно с его, французской, точки зрения — слишком много аксессуаров.
Я не могу судить, много или мало, в общем-то, достаточно — бахрома, складки, пышные рукава, но меня как раз это и привлекало: худощавое аскетическое лицо в сочетании с пышностью одежды.
В памятнике это не так выражено, как в первой моей работе, которую я создавал для себя.
Этот портрет экспонировался впоследствии на Закавказской выставке в Баку, а затем и в Москве. На обеих он настолько сильно «прозвучал», что затем был выдвинут на Сталинскую премию.
Правда, потом этот вопрос замяли, так как это было не решением «верха», а предложением знаменитого скульптора Вучетича (если протоколы сохранились, их можно поднять и посмотреть).
Об этом факте я никогда не упоминал, сегодня говорю впервые. И тогда, да и сейчас, не в моем характере было чего-то добиваться.
К тому же и оформление на премию было сложным, проходило много этапов: решение Бюро ЦК КП Азербайджана, которое затем обсуждалось в ЦК Компартии Союза, — длинная история. Ну, зажали так зажали, но поскольку портрет «прозвучал» на двух выставках в Москве (и на всесоюзной тоже), то я как бы «отметился», показал себя в этой теме.
В то время председателем Верховного Совета Азербайджана был Мирза Ибрагимов, и ему, думаю, не как партийному функционеру, а как писателю хотелось, чтобы в Баку был памятник поэтессе Натаван — человеку прогрессивных взглядов и популярному в народе.
Возможно, он подспудно думал, что воплощенный в камне образ красивой женщины украсит Баку. Во всяком случае, он взял на себя миссию пробить эту идею. В нарушение правил, без предварительного обсуждения в ЦК и благодаря, в первую очередь, авторитету Мирзы Ибрагимова решение о возведении памятника было принято.
Памятник Натаван отличается от других моих работ тем, что он менее портретный. И место, где он стоит, необычное — это перекресток, а не площадь или сквер, где обычно ставили памятник.
Во всяком случае, все приезжавшие тогда в Баку авторитеты в области скульптуры подчеркивали эту удачу. Единственный минус — памятник стоит против света и его трудно фотографировать.
— Омар муаллим, в каких зарубежных странах стоят памятники, выполненные вами?
— В Украине (памятник на Сапун-горе, посвященный 77-й азербайджанской дивизии), два очень значительных памятника, за один из них, посвященный Садриддину Айни и установленный в Таджикистане, я получил Государственную премию СССР, и всемирно известный памятник Авиценне, тоже в Душанбе. В Турции стоят два моих памятника — Эхсану Дограмаджи в Билькенде и бюст-памятник Гейдару Алиеву в Карсе.
— Вы человек верующий?
— Нет. А притворяться верующим не могу. В Коране, кстати, написано, что не верить плохо, а притворяться — еще хуже. Я верю в добро, ценю чистые человеческие отношения...
Франгиз ХАНДЖАНБЕКОВА
